– Ты не похожа на них, но это не повод бояться.

– Поверь, еще какой повод. Мой фантом очень опасен.

– Опасность тебя не страшит, Пейдж. Напротив, ты питаешься ею. Поэтому и согласилась работать на Джексона Холла – ради адреналина, чтобы постоянно чувствовать угрозу разоблачения.

– Мне нужны были деньги, – пролепетала я.

– Неправда. Твой отец хорошо получает в Сайене. Дело не в деньгах, Пейдж. Сомневаюсь, чтобы ты хоть раз к ним притронулась. Опасность подстегивает тебя, приближает к эфиру, – медленно проговорил страж. – И Джексон дал тебе уйму острых ощущений.

Меня охватил гнев.

– Не надо пудрить мне мозги, как школьнице. Я хотела почувствовать себя нужной, значимой. Неужели не понимаешь?

– Это косвенные причины. По-настоящему в Синдикате тебя привлекал вполне конкретный человек.

У меня задрожали губы.

– Не смей.

– Тебя привлекал Ник, – безжалостно закончил страж. – Ты любила его. Ради него готова была пойти хоть на край света.

– Давай закроем тему, – взмолилась я.

– Почему?

– Это мое личное пространство. Или онейромантам такое понятие незнакомо?

– Ты слишком долго хранила свою тайну. – Рефаит не дотрагивался до меня, но его взгляд обволакивал, рождая ощущение физического контакта. – Мне не под силу заглянуть в твои воспоминания, пока ты бодрствуешь. Но как только уснешь, я смогу прочесть их и воплотить в грезы. В этом заключается дар онейроманта – создавать обоюдный сон.

– Похоже, скучать тебе некогда, – фыркнула я. – Так любишь копаться в чужом грязном белье?

Он проигнорировал издевку.

– Ты, конечно, в принципе способна ставить между нами барьер, но для этого нужно знать меня как саму себя. К сожалению, мой дух слишком древний и постичь его непросто. Впрочем, – страж выдержал паузу, – есть способ полегче. Пусти меня в свое сознание.

– И какой от этого прок?

– Какое-то воспоминание тревожит тебя, не дает спать спокойно. И скрывается оно в самых недрах лабиринта. Выпусти его, и обретешь покой. Снимешь груз с души.

Заманчивое предложение, но стоит ли соглашаться?

Заметив мои колебания, рефаит добавил:

– С моей помощью ты справишься. – Он достал из шкатулки пригоршню сухих листьев. – Их добавляют в пилюли. Если приготовлю настой, выпьешь?

Я пожала плечами:

– Одна порция погоды не сделает.

– Вот и хорошо, – кивнул страж и вышел за дверь.

Должно быть, отправился вниз, на кухню, где трудится Майкл.

Я откинулась на подушки. В груди разливался мертвенный холод. Я ненавидела стража, ненавидела всем телом и душой саму его сущность и его стремление понять меня. И вот теперь пускаю рефаита в святая святых, сама точно не зная, что там, в недрах лабиринта. Ничего, скоро я все увижу.

Когда страж вернулся, мое решение полностью окрепло, и я смело взяла бокал с золотисто-медовой жидкостью. Сверху плавали три сухих листика.

– Горчит, – предупредил рефаит, – но так воспоминания будут отчетливей.

– А что ты видел прежде?

– Только фрагменты, множество темных пятен. Все зависит от глубины твоего восприятия момента.

Я задумчиво покосилась на бокал:

– Тогда твое зелье не понадобится.

– Так тебе будет проще вспомнить.

Может, он и прав. У меня задрожали руки при одной мысли о встрече лицом к лицу с больным воспоминанием. Ощущение, как будто все придется пережить заново. Я поднесла бокал к губам.

– Пейдж, постой. Ты вправе отказаться, пусть и в ущерб себе. Я уважаю твое личное пространство и не буду настаивать.

– С моей стороны это было бы свинством, – хмыкнула я. – Нет ничего хуже, чем история без развязки.

И залпом осушила бокал.

Страж солгал. Зелье не просто горчило, от него хотелось блевать. Ничего противней в жизни не пробовала. Вкус как у металлических опилок. Скорее выпью отбеливатель, чем еще раз прикоснусь к настою из шалфея.

Страж взял мое лицо в ладони:

– Пейдж, глотай. Глотай!

Я честно пыталась, но малая часть все-таки вырвалась наружу.

– Что теперь?

– Ждем.

Долго ждать не пришлось. После парочки рвотных спазмов свет перед глазами померк.

И я провалилась в сон.

Мы стояли кольцом, словно на спиритическом сеансе. Шестеро из «Семи печатей».

Надин обуревала жажда убийства; желание растерзать всех и каждого отчетливо читалось на ее лице. В центре, привязанный бархатными лентами к стулу, сидел Зик Саенс. Его голова покоилась в руках сестры. Мы атаковали его рассудок несколько часов кряду, измучив до крайности, но Джекс был неумолим. Если он не ошибся с выводом, дар Зика и впрямь уникален – иммунитет к любому внешнему воздействию, будь то происки духов или ясновидцев. Бесценное приобретение для шайки. Откинувшись в кресле, главарь мимов безмятежно курил и ждал, когда кто-нибудь из нас раскроет потенциал нового подопечного.

Джекс потратил на Зика уйму времени, предоставив нам полную свободу действий в рамках синдикатной рутины. Однако он не учел, что при всей уникальности подопытный отнюдь не застрахован от боли. Чего не скажешь о его лабиринте: непроницаемый и мрачный, он оставался удивительно стойким к нашим атакам. Арсенал за арсеналом разбивались о несокрушимый фасад и отлетали рикошетом, как брызги воды от мрамора, оправдывая прозвище новобранца – Черный Бриллиант.

– Напрягитесь, бездарности! – рявкнул Джекс, молотя кулаком по столу. – Надо, чтобы он орал втрое громче!

Босс весь день играл «Пляску смерти» и безостановочно пил вино – плохой знак. Элиза, вынужденная удерживать столько фантомов разом и красная от натуги, вдруг вспылила:

– Не с той ноги встал, Джексон?

– Продолжать!

– Ему больно, – прошипела Надин, дрожа от ярости. – Посмотрите, как мучается!

– Нет, милочка. Больно мне. Убивает ваше ослиное упрямство. – Голос понизился до опасного шепота. – Не вынуждайте папочку встать, детки. Продолжаем.

Повисла недолгая пауза. Надин обхватила брата за плечи, ее волосы падали ему на лицо. Из соображений конспирации она постриглась и перекрасилась в русый, но всей душой ненавидела свой новый облик. Впрочем, она ненавидела и цитадель, а самое главное, ненавидела всех нас.

Видя, что никто не шелохнулся, Элиза призвала своего верного фантома Джея Ди, поэта семнадцатого века. Призрак шагнул из лабиринта в эфир, и лампы на потолке тревожно заморгали.