После ссоры с дочерью ему всегда становилось как-то особенно невыносимо, и жизнь вообще теряла смысл. Ему было страшно возвращаться домой, где все было пропитано обидой дочери, ее слезами и упреками. И, что самое ужасное, во многом она была права. Ведь это по его вине она лишилась матери, которая просто не успела научить ее женской работе, не привила ей какие-то элементарные навыки. Не научила, как вообще жить, что делать, что любить, а что считать злом. В сущности, у Тины никогда не было близкого человека, которому она могла бы доверить свои девичьи тайны.

Ему же она никогда и ничего не рассказывала. И раздражалась всякий раз, когда, вернувшись поздно ночью домой и разбудив его, не слышала ни слова упрека. Он, увидев ее, живую и здоровую, казалось, радовался, успокаивался и возвращался в спальню – досматривать сны. Набираться силы для нового рабочего дня.

– Я знаю, что ты молчун, но нельзя же постоянно молчать! Ты иногда просто похож на идиота, на больного человека, которому нечего сказать. Стоишь, хлопаешь глазами и молчишь. Ты – не животное, скажи же что-нибудь!

– Тиночка, ты – все, что есть у меня, – говорил он и, чувствуя, что не может совладать со своим волнением, готов заплакать от чувства обреченности, уходил к себе.

Он видел, как одеты ее одноклассницы, как живут, на каких машинах ездят. Это по его вине в Тине развился такой гигантский комплекс неполноценности. Это по его вине она сделала важное для себя открытие, что главное, что у нее есть, – это ее молодость, нежное лицо и стройное девичье тело. И что, будь у нее даже сто пядей во лбу, она все равно не станет такой уверенной в себе, как Мила Казанцева.

Лариса появилась в их доме неожиданно. Он не собирался жениться. Просто встретил на улице знакомую девушку и понял, что она – настоящая жертва семейного насилия. Привел к себе, приютил, вылечил, женился на ней и сразу как-то почувствовал и перед ней вину. За то, что она, такая красивая, вышла замуж за него, ничем не примечательного и скучного человека. Он знал, что она стыдится его и даже рада, когда его подолгу не бывает дома.

Но он все равно был счастлив, что у него семья, Тина и Лариса, и что Лариса испытывает к нему пусть не любовь, но благодарность, и пока еще верна ему. Когда же она почувствует, что ей тесно в этой семье, что она набралась сил для другой, более интересной и насыщенной жизни, он отпустит ее. Во всяком случае, он так думает. Думал.

Он знал, что им трудно вдвоем в одном доме, в одной семье. Что они обе, несмотря на свою нелюбовь к нему, все равно ревнуют его. Тина считает его своей собственностью. Лариса – своей. Порой так ругаются, что даже забывают накормить его, когда он возвращается домой с работы. И он идет на кухню, находит что-нибудь, ужинает и ложится спать.

То, что Лариса решила убить своего бывшего мужа, чтобы отомстить, чтобы успокоиться и восстановить какое-то равновесие в душе, он узнал случайно. Пришел с работы раньше обычного (в мастерской произошел небольшой пожар, и всех отпустили) и застал Ларису за странным занятием. Она, стоя посреди комнаты, во всем черном, словно репетировала сцену из трагедии. «Тебе больно? Тебе очень больно? Вот и мне тоже было больно, когда ты бил меня, бил меня по лицу… неужели ты думал, что тебе все это сойдет с рук? Ты… Ты очень скоро умрешь…» Она говорила еще много чего, не зная, что ее слышат и видят, а потому и монолог был бездарный, злой, косноязычный, неталантливый. Сначала он просто слушал ее, пытаясь понять, зачем ей это нужно, и оценивая ту степень внутренней боли, которая еще не прошла и ранила душу. А потом, когда она в каком-то исступлении, закатив глаза, начала рассказывать несуществующему собеседнику (точнее, будущей жертве), как у нее созрел план его убийства, как она купила витамины и выкрала в ветеринарной клинике яд, понял, что дело зашло слишком далеко. Но что он мог ей сказать, как остановить, если и в этом случае посчитал себя виновным в том, что оказался таким слабым и неинтересным ей, что она никак не может забыть своего прежнего мужа, пусть даже и тирана. Он не сумел внушить ей любовь, значит, пусть все идет так, как идет. Если же она на самом деле решила убить Геннадия Изотова, если ее вычислят, задержат, то он скажет, что убийца он, и расскажет все так, как слышал от нее самой. Про желтые капсулы.

Потом в подвале дома нашли отравленную кошку, и он понял, что это был первый шаг – Лара проверила яд.

Однако время шло, Лариса успокаивалась. Она находила удовольствие в том, в чем его находит каждая нормальная женщина в ее возрасте и с ее темпераментом – в покупках. Желая наверстать упущенное, она стала как-то болезненно много тратить деньги. Поначалу, когда траты были разумными, он старался не обращать на это внимания, даже где-то радовался тому, что она приходит в себя, что к ней возвращается вкус к жизни. Да, собственно говоря, и потом, когда деньги просто таяли на глазах, он тоже, не в силах упрекнуть или дать понять, что так нельзя, молчал.

Молчал даже тогда, когда видел, какой ненавистью наливаются глаза его дочери, видящей на мачехе очередное платье или блузку. Молчал потому, что понимал: если он скажет Ларисе хотя бы слово, упрекнет ее, то, во-первых, дома будет скандал, во-вторых, это настроит ее, Ларису, против Тины, которая не промолчит, непременно поддержит отца. И снова между Тиной и Ларисой начнется война.

Вот он и молчал.

Молчал он и тогда, когда понял, что у Тины появился кто-то, кто дарит ей подарки. Когда от нее стало попахивать алкоголем и сигаретами. Когда она стала приходить домой за полночь, а потом и под утро. Когда заметил в ее комнате на столике противозачаточные таблетки. Когда нечаянно подслушал разговор Тины с Ларисой: Лариса, взрослая дура, подстрекала свою падчерицу заняться шантажом своих любовников. Кажется, в этот же раз она поделилась с Тиной своими планами, касающимися ее новых любовников… Все, как он и предполагал. Да, еще прошлись по нему… Поговорили. Тина сказала что-то насчет его характера. И Лариса разошлась, не остановить, вошла, что называется, в раж: «Да нет у него никакого характера, в том-то все и дело. Был бы у него характер, он бы и тебя держал в ежовых рукавицах… А так… Он вообще-то мужик неплохой, добрый. А вот ты – сучка редкая».

Чувствовалось, что между ними возникло сильнейшее электрическое поле: еще немного – произойдет мощнейший разряд, и они сгорят факелами. Да и разговор между ними вышел страшный, опасный. Тина попросила Ларису оставить его в покое: «Уходи. Пока не случилось чего…» И она, Лара, вспыхнула: «Убьешь меня, говоришь? Да у тебя мозгов нет совсем… Подумай, что тебя ждет, если ты убьешь меня. Тюремная камера с такими же оторвами, как ты, и беспросветное будущее. Когда тебя выпустят лет через пятнадцать-двадцать, ты будешь больная, беззубая…»

Это было уже после того, как погибли одноклассницы Тины – Мила и Тамара.

Как же он перепугался тогда! Как ему хотелось сказать ей: дочка, сиди дома и никому не открывай дверь. Терпи Ларису, она не злая, терпи потому, что она – твоя семья, так же, как и я. Он много раз слышал, что слово, брошенное в воздух, может стать материальным. А они бросались такими словами. Такими!..