– Освободите место для моей госпожи! – приказал Лю, грозно насупив брови. – Люй Ши! Сгоняй за шкурой да подстели, чтобы мягче сидеть было! Братец Синь, живо нашел чистую миску и чарку, да чтоб без трещин! Братец Фань…

– А я чего? – натурально втянул голову в плечи великан. – Я ж как лучше…

– Братец Фань, как поедим, сделай для нашей небесной госпожи легкий доспех и коня ей подбери смирного.

– Лю Дзы, – недовольно звякнул посудой сердитый Цзи Синь. – А это не перебор, а? Разве госпоже уместно сидеть между мужчинами, а тем паче – ездить верхом, да еще и в доспехах?

– Я отдал вам приказ, – прошипел Лю, демонстративно пропустив мимо ушей это замечание. – Я разве просил советов? Кто здесь командует?

– Ты, брат! – поспешно кивнул Фань Куай.

– Ты командуешь, – поджал губы Цзи Синь, метнув на Люсю прямо-таки убийственный взгляд. – Ты.

– Вот и славно, – поправив принесенную юным ординарцем шкуру, Лю церемонно, с поклоном пригласил девушку присесть к огню. – Лапша с зайчатиной, моя госпожа. Отведаешь?

– Охотно, – сверкнула зубами в голодной улыбке Люси. Первый акт эпической драмы «Нас на бабу променял» в переводе на китайский, похоже, остался за ней.

Сян Юн

Если Тьян Ню выбросила их разговор из головы прежде, чем за ее спиной опустился полог шатра, то Сян Юн о нем не забывал ни на миг. Ведь небесной деве, должно быть, и вправду очень непросто все время находиться в окружении чужих людей, непривычно под их любопытными взглядами. В деревне у подножия Цветочной горы она тоже держалась особняком, а когда уставала от общества ненавязчивых в общем-то поселян, сбегала в храм Нюйвы. Ли Линь Фу так и говорил: мол, в тягость небесному существу наша грубая жизнь. И хотя даос при этом лукаво ухмылялся, генерал Сян ему отчего-то верил.

Ближе к вечеру, когда до темноты еще далеко, а предзакатное солнце уже мягко вызолотило округу, чусец взял в повод Серого и привел его к шатру, где отчаянно скучала Тьян Ню.

– А давайте прогуляемся? – предложил Юн, едва раскланявшись с девушкой по всем правилам этикета. – Я знаю тут рядом отличное место – ручей, пригорок, прекрасный вид на горы и… можно незаметно поставить охрану, чтобы не мешала и не портила впечатление.

– Поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал, так? – вздохнула Тьян Ню, явно на что-то намекая.

– Не поджидал, а сразу пришел.

– Это не важно, – отмахнулась небесная дева и неожиданно легко согласилась: – Кататься так кататься. Идемте уже.

– Я думал, вы снова приметесь артачиться, – искренне удивился Сян Юн, пропуская девушку вперед себя. – Хотел сослаться на Ли Цяо. Он настоятельно рекомендовал вам прогулки. Что случилось? Пилюля вылечила вас и от обиды тоже?

– Жаль, для вас никакой пилюли у даоса не нашлось, – беззлобно огрызнулась Тьян Ню, но, увидев одного лишь Серого, вся потускнела: – И конечно же мы опять будем вместе сидеть на одной лошади?

– Ни в коем случае, – жестко бросил генерал, подставляя руки, чтобы она могла опереться на них ножкой в расшитой шелком туфельке. – Вы поедете верхом, а я пойду рядом.

Так они и сделали, но разговор, испорченный с самого начала, не прижился на почве скрытого раздора. Небесная дева молча глядела вдаль, стараясь не встречаться с Сян Юном даже взглядом. Тропинка уводила их в сторону от шумного лагеря, солнце клонилось к западу, стрекотали цикады, ветер шелестел в осоке.

– Мы приехали, – сказал генерал, когда они поднялись на пологий холм над речушкой. – Погуляйте здесь.

И помог спешиться, тщательно избегая смотреть на пеструю туфельку.

– А вы?

– А я вас посторожу. И, предвосхищая ваш новый вопрос: нет, я не боюсь, что вы сбежите.

Не то чтобы он действительно хотел поговорить с Тьян Ню о чем-то важном. Пожалуй, Сян Юн плохо представлял себе, как это – обсуждать с женщиной что-то, кроме стихов и красоты пейзажей, но ему хотелось чего-то такого, странного, доселе неизвестного. Вот только чего?

Какое-то время генерал любовался окрестностями – живописным силуэтом гор, яркой зеленью тутовой рощи, плавным изгибом речного берега. Краем глаза он присматривал за небесной девой. Как та бродит среди разнотравья, подставляет лицо солнцу, жмурится и вдыхает теплый ветер. Наслаждается даже видимостью свободы.

«Нет, даос ошибся, – думал Юн. – Не бывает у обычных людей волос такого удивительного цвета – светло-коричневого оттенка речного песка, смешанного с пеплом». Только у диких птиц он видел что-то похожее. Мягкие, чуть вьющиеся, за ушами пряди закручивались в смешные пружинки, на которые хотелось подуть, как на созревший одуванчик. И однажды она улетит, подхваченная легким дуновением ветра, понял Сян Юн. И никто, и ничто не сможет задержать ее здесь, в этом мире, никакая сила.

Флейта как-то сама по себе оказалась у него в руках, неведомым образом догадавшись, что самое время доверить душу музыке.

«Сумерки в осоке сини, сини…» Эту мелодию Сян Юн не играл очень давно. Несколько лет, пожалуй. Слишком простая, слишком откровенная в своей простоте песня, чтобы браться за нее лишь ради развлечения. Но сейчас – дело иное. Наедине с собой можно говорить обо всем, даже о том, о чем мужчины предпочитают молчать.

«Блекнет зелень в тени сумеречной…» Оранжевый жаркий диск солнца уже коснулся горных вершин, превратив их в широкий мазок тушью по темно-зеленому шелку леса. Время, как всегда, утекало речной водой сквозь пальцы и таяло в теплом воздухе вместе со звуками флейты. Сян Юн обернулся и застыл, не веря глазам и страшась спугнуть чудо неосторожным движением. Золотая девушка гладила морду золотому коню, стоя по пояс в золотых травах. Время остановилось.

– Мой генерал! Господин! Пора возвращаться! – проорал издали Мин Хе и, увидев выражение лица хозяина, незамедлительно рухнул в пыль.

– Знаешь, Мин Хе, – задумчиво молвил Сян Юн, проходя мимо и постучав по спине ординарца ножнами. – Ты все-таки просто создан для порки.

– Ваш слуга достоин смерти, господин! – пискнул парень.

– В следующий раз – обязательно.

С другой стороны, он же сам приказал подать знак, когда песок перетечет из одной чаши в другую. Но все равно, можно было бы и как-то поделикатнее сообщить.

На обратном пути они с Тьян Ню снова молчали. Но это было какое-то другое молчание. Общее молчание, что ли.

«Толку от того, что никто, даже Сыма Цянь, не видел этой битвы! Я ведь все равно никому и никогда не смогу рассказать. Никто не поверит. Боже мой, как обидно!»

(Из дневника Тьян Ню)

«Здесь любят повторять, что красавицы губят героев и царства. Но как-то оно всегда наоборот получается. Ты еще и знать не знаешь, и ведать не ведаешь, а герой уже тут как тут. И так и норовит тебя погубить разными неспортивными способами».