Его шутливое заявление встретило всеобщее одобрение. Один из метеорологов сказал:

— Хорошо еще, тебе хватило ума не признаться ему в том, что ты поддерживаешь лейбористов.

— Теперь уже все равно.

Гольдфарб действительно поддерживал лейбористов, которые защищали интересы трудящегося человека (как большинство еврейских эмигрантов, он имел некоторый уклон влево). Но Гольдфарб знал, что никто, кроме Черчилля, не смог бы поднять Британию против Гитлера, и никому другому не удалось бы убедить британцев в необходимости сражаться с ящерами.

Мысли о нацистах и ящерах вернули Гольдфарба в 40-ой год, когда все так боялись вторжения Германии на Британские острова. Немцам это не удалось, в немалой степени благодаря радарным установкам, которые не позволили им одержать верх над ВВС. Если сюда заявятся ящеры, никто и ничто не гарантирует британцам успех в борьбе с ними. По иронии судьбы немцы, удерживающие свои позиции в северной Франции, прикрывают Англию от вторжения захватчиков. Впрочем, щит нельзя назвать идеальным, поскольку ящеры полностью контролируют воздушное пространство. Они могут без проблем перебросить свои силы через Северную Францию и Ла-Манш.

Гольдфарб фыркнул. Единственное, что он может сделать в данной ситуации — поднять эффективность британского радара. Тогда ящерам придется заплатить более высокую цену, если они вздумают вторгнуться на территорию Британии. Конечно, в идеале Дэвид хотел бы иметь возможность совершить что-нибудь выдающееся, Но ведь многие, вообще, ничем не в состоянии помочь своей родине, так что, пожалуй, все в порядке.

Более того, ему не только довелось встретиться с Уинстоном Черчиллем, они беседовали о деле! Мало кому выпала такая огромная честь! К сожалению, Дэвид не имел права написать домой, своим родным, о том, что премьер-министр приезжал к ним на базу — цензоры ни за что не пропустят такое письмо — но если он когда-нибудь снова окажется в Лондоне, он непременно им все расскажет. По правде говоря, об отпуске Дэвид даже и мечтать перестал.

— Черчилля переполняют великолепные идеи, — заявил Фред Хиппл. — Главная проблема состоит в том, что и дурацких у него сколько хочешь, а отличить одну от другой иногда удается только, когда уже слишком поздно.

— Насчет использования радара ящеров он сказал просто здорово, — заметил Гольдфарб. — Нам гораздо важнее «что», а не «как» и «почему». Мы в состоянии применить то, что узнали, не пытаясь понять, как оно работает. Любой дурачок может водить машину, не забивая себе голову ненужными знаниями про двигатель внутреннего сгорания.

— Ну, кто-то же должен разбираться в теории, иначе твоему дурачку не на чем будет ездить, — заявил Бэзил Раундбуш.

— Верно, но только до определенной степени, — вмешался Хиппл. — Даже сейчас теория дальше устройства самолета не идет; рано или поздно тебе непременно придется выйти на улицу и посмотреть, как летает то, что ты спроектировал. Примерно так же обстояло дело и во время первой мировой войны, когда практически все — так мне говорили старые инженеры — делалось методом проб и ошибок. Однако машины, которые они выпускали, поднимались в воздух и вполне сносно выполняли свои функции.

— Как правило, — мрачно заявил Раундбуш. — Я чертовски счастлив, что мне не пришлось на них летать.

Гольдфарб проигнорировал его слова. Раундбуш отпускал свои шуточки также часто, как другие крутят пуговицу на пиджаке, перебирают четки или теребят прядь волос — необходимость успокоить нервы, не более того.

Тихонько хихикая, он подключил источник питания к одной части инвертора ящеров и омметр — к другой. Затем нужно будет измерить напряжение и силу тока. Когда имеешь дело с такими необычными компонентами, предугадать, что произойдет с электрическим током можно только экспериментальным путем.

Гольдфарб включил источник питания, заработал омметр; значит, сопротивление есть. Дэвид удовлетворенно фыркнул — его догадка подтвердилась. Он записал показания приборов, а потом точно обозначил место, где находился инвертор. После этого он отключил питание и занялся вольтметром. Очень медленно, постепенно, кусочки головоломки вставали на свои места.

* * *

Когда Вячеслав Молотов, нажал на ручку двери, ведущей в приемную ночного кабинета Сталина, он почувствовал привычную нервозность, которую постарался прогнать. Во всех уголках Советского Союза его слово никто не осмеливался оспаривать. Во время переговоров с капиталистическими государствами, ненавидевшими Советскую власть, даже в беседах с ящерами он вел себя как несгибаемый представитель своего народа. Молотов знал, что его считают человеком жестким и изо всех сил старался поддерживать свою репутацию.

Только не здесь. Тот, кто ведет себя жестко и слишком уверенно в присутствии Сталина, расстается с жизнью. Впрочем, Молотову было некогда предаваться размышлениям на неприятные темы: адъютант Сталина — да, конечно, его чин назывался по-другому, но суть от этого не менялась — кивнул ему и сказал:

— Входите, он вас ждет, Вячеслав Михайлович.

Молотов вошел в святая святых — убежище Сталина. Генеральный секретарь Коммунистической партии фотографировался с военными и дипломатами в роскошном кабинете наверху. А тут он работал тогда, когда ему было удобно. Часы недавно пробили половину второго ночи, но Молотов знал, что Сталин пробудет здесь еще некоторое время. Его ближайшему окружению приходилось приспосабливаться к его привычкам.

Сталин поднял голову от стола, на котором стояла простая настольная лампа.

— Доброе утро, Вячеслав Михайлович, — поздоровался он с гортанным грузинским акцентом; в его голосе не прозвучало и намека на иронию — для него утро уже наступило.

— Доброе утро, Иосиф Виссарионович, — ответил Молотов.

Он уже давно научился ни при каких обстоятельствах не выдавать своих чувств. Очень полезное умение, которое часто оказывается кстати, в особенности, когда рядом первое лицо в государстве

Сталин жестом пригласил Молотова сесть, а сам поднялся из-за стола. Несмотря на то, что он был хорошо сложен, невысокий Сталин не любил, когда другие над ним возвышаются. А если он чего-то не любил, этого и не происходило. Достав табак из кожаного кисета, он зажег спичку и раскурил трубку.

Резкий запах дешевого табака — заставил Молотова невольно поморщиться. Губы Сталина под стального цвета усами скривились.

— Знаю, мерзко воняет, но сегодня найти хороший табак невозможно. На кораблях, которые доставляют нам все необходимое, нет места для предметов роскоши.

Вот еще доказательство того, в каком тяжелом положении оказалось человечество. Когда глава одного из трех крупнейших государств планеты не может достать приличный табак, это означает, что ящеры начинают одерживать верх. Скорее всего, Сталин вызвал его для разговора о том, что следует предпринять, чтобы изменить ситуацию в свою пользу.

Расхаживая по кабинету, Сталин сделал несколько затяжек. В конце концов, он сказал: