Обстоятельный журнал Муравьева, его записки и донесение Ермолова имели своим последствием то, что в Петербурге решено было снарядить еще раз экспедицию к восточным берегам Каспийского моря и окончательно выбрать места под русские укрепления.

Новая экспедиция отправлена была в 1821 году опять под начальством Муравьева, и результатом ее было обстоятельное обозрение Балаханского залива, а главное – осмотр Балаханских гор, вернее – отрасли их, где есть леса, хорошая пресная вода и пастбища. Горы эти, считавшиеся богатейшим местом по всему восточному берегу Каспийского моря и соединявшие всевозможные выгоды с хорошим климатом, могли бы, при построении на них укреплений, как полагал Муравьев, привлечь в окрестности многолюдные кочевья рассеянных ямудов, из которых было бы можно составить впоследствии отличную конницу исключительно для препровождения наших степных караванов. Некоторое устройство, введенное в эту конницу, конечно дало бы ей решительное превосходство над прочими племенами туркмен, зависевшими от хана, а это повело бы их к соединению между собой так, что от берегов Каспийского моря до владений хивинских вся дорога пролегала бы среди народа, расположенного к России, и, таким образом, открылся бы кратчайший и безопаснейший путь, который поставил бы торговле большие выгоды.

Занятия Муравьева в Балаханских горах продлились до самой осени. Приближались неразлучные с нею в Каспийском море опасные бури, а провиант между тем истощился, между людьми открылись болезни. Муравьев вынужден был возвратиться назад, не успев закончить обозрение Карабугазского и Киндерлинского заливов.

Донося о результатах новой экспедиции и развивая мысль о пользе устройства на восточном берегу Каспия укреплений, Ермолов, однако же, не скрывал всех трудностей предприятия.

“Но так как,– замечает он в донесении,– нельзя не согласиться, что торговые сношения с Хивою, а паче посредством оной с Бухарией, могут представить большие выгоды, и, оными еще не ограничиваясь, можно сильному государству иметь в предмете распространение их и до севера Индии, то в таком смысле нет затруднений, кои не достойны бы были испытания”.

На этом донесении, к сожалению, все дело и кончилось. Со стороны министерства не последовало никаких дальнейших распоряжений, и вопрос об утверждении русского владычества на восточном берегу Каспийского моря снова отодвинулся на целое десятилетие, до тех пор, пока талантливый и энергичный начальник Оренбургского края генерал-адъютант граф Сухтелен вновь не поставил его на очередь и не начал действовать, но уже со стороны оренбургских степей.

От берегов Черного моря далеко на восток, до лесистой Чечни, в границах, очерчиваемых с севера Кубанью и Малкой, с незапамятных времен, живут черкесские племена, широкой полосою занимая северные склоны Кавказского хребта, то плотно примыкая к ним, то оттесняемые от них на прилежащие равнины другими народностями: абазинами – между Лабой и Урупом, карачаевцами, расположившимися вокруг величавого Эльбруса, осетинами – в верховьях Терека, в землях, прорезываемых Военно-Грузинской дорогой.

Из множества племен черкесского народа на сцену истории рано выдвинулось племя кабардинское, обнаружившее и большее развитие сравнительно со своими соотчичами, и большую предприимчивость. Есть предание, что некогда оно пыталось выйти из круга своих уединяющих гор далеко к северу, оставило занимаемые им места на Кубани, потянулось к Дону и скоро появилось даже в Крыму, где поныне равнина между реками Кач и Бельбек именуется Черкесской. Но изменчивые судьбы юга нынешней России, представлявшей тогда беспредельные степи с бродячим волнующимся кочевым и разбойничьим населением, не дали утвердиться там воинственным пришельцам. Кабардинцы воротились к родным горам и укрепились на Предкавказской равнине, по обе стороны Терека, разбросав свои поселения к востоку от Кубани до Сунжи, и от горной Осетии до верховий реки Кумы – на север. И с тех пор вся история черкесского народа совершалась в указанных выше пределах – в Закубанье да на Кабардинской равнине.

Черкесы называют сами себя именем Адыге. Есть мнение, что слово это представляет собою только множественное число древнего слова “ант” значащего, вероятно, “человек” и в некоторых местностях оно поныне выговаривается “антихе”.

Живя по восточному берегу Черного моря, в соседстве с таинственной страной, служившей приманкой для смелых авантюристов древности, искавших там золота, черкесы рано стали известны цивилизованному миру. Задолго до нашей эры, заселяя берега Черного моря, греки уже нашли адыгский народ на тех же самых местах, и между другими названиями дали ему имя керкетов, принадлежавшее, вероятно, одному из тогдашних черкесских племен. Это-то имя и считается многими прародителем слова “черкесы”.

В языке адыгов остались ясные свидетельства о знакомстве их с многочисленными народами. Они помнят греков под именем гирке, или аллиг (эллин), и римлян – под именем рум. Хазары, турки, маджары, сарматы и какая-то русь оставили там свои имена; обломки этих народностей, заброшенные в чуждые для них черкесские горы, поныне отражаются в именах некоторых древних дворянских фамилий – каковы Шермат, Хазар,– и в названиях местностей – как, например, Маджар-Юрт,– развалины которых и ныне лежат на реке Куме.

Сношения с образованными народами древности, естественно, не могли не отразиться на быте и характере черкесского народа, и помимо исторических свидетельств в самой стране их остались многочисленные следы зачатков цивилизации и христианства. В горах сохранилось много развалин каменных церквей, крестообразная форма которых говорит о греческом происхождении.

Уединенно стоят некоторые из них на вершинах угрюмых скал, среди лесных недоступных дебрей, вдали от всякого жилья человеческого. Трудно разгадать, что влекло благочестивых строителей в эти пустынные и дикие места. Искали ли они там безопасности от ежечасно грозящих нападений, были ли то чуждые прелестей человеческого мира смиренные поборники креста, среди невозмутимого уединения и подвижнической жизни искавшие созерцания великих дел Творца в величавой природе, открывавшейся в далеких горных перспективах.

Иные храмы, напротив, теснятся к людным торговым путям, с глубокой древности прорезывавшим черкесскую землю от Черного моря, через ущелья Кавказских гор, к верховьям Кумы и Кубани. При этих храмах обыкновенно встречаются и развалины каменных зданий, называемых черкесами вообще домами эллинов. Быть может, то были греческие монастырские подворья с устроенными при них караван-сараями, так как в те стародавние времена распространение христианства обыкновенно шло об руку с развитием торговли – и купец и священник, каждый по своему, служили общему делу истинной веры и цивилизации.

Примечательнейшим памятником христианской древности в Черкесии служат между прочим живописные развалины на правом берегу Подкумка, где еще недавно находили в земле церковную утварь, выкованную из серебра, а также большие железные кресты, какими обыкновенно украшают главы русских церквей. Предание помещает здесь древний город черкесской земли Бергусант – имя, значащее “собрание многих антов”, быть может, “собрание верующих”, “церковь антов”. Русские переделали это название в Бургустан, и носителем имени этого древнего города является ныне скромная казацкая станица.