Тео умолк и бросил взгляд на часы. Закрывая тему, предложил:

– Можем отправляться на берег. Отлив уже начался.

* * *

Они спустились на берег.

– Вчера нам повезло оказаться здесь в правильное время, – сказала Жас. – В прилив мы бы ни за что не нашли вход.

– Надо полагать, Гюго выбрал пещеру в качестве тайника именно поэтому. И оказался прав: записи за полтора столетия никто не тронул. Хотя странно, что он их просто не уничтожил. Сжег бы – и никакой мороки.

– К тому времени он был знаменитым писателем и понимал свою исключительность. Для таких людей уничтожать собственную рукопись смерти подобно.

Жас посмотрела вниз. Поборола привычный спазм страха. Пора идти.

У входа в пещеру и в туннеле вода ушла еще не до конца и хлюпала под ногами. Однако во внутренней части святилища пол был уже сухим.

Вместе они вытащили из ниш янтарные тотемы и приступили к поиску.

Тео уныло сказал:

– Ничего тут нет. Только фигурки и кости. Возможно, Гюго спрятал второй том в другом месте.

Он включил мощный фонарь, поднял повыше и начал осматривать пещеру, резко водя лучом из стороны в сторону.

– Он мог засунуть дневник куда угодно, поди догадайся. Здесь полно трещин и расщелин.

Жас снова пошла вдоль ниш, внимательно осматривая одну за другой и засовывая руку глубже, чем раньше. Ей казалось бессмыслицей предположение, что Гюго спрятал два тома дневника порознь.

И, конечно, в четвертой нише по левой стороне ее пальцы на что-то наткнулись. Она вытащила такой же сверток, как и в первый раз. Такая же тетрадь. Продолжение дневника.

– Тео, смотри. Я нашла.

Жас раскрыла дневник. Повеяло запахом старинных чернил, плесенью и знакомыми духами Фантин. Она сделала глубокий вдох и начала читать.

26 октября 1855 года.

Остров Джерси, Нормандские острова,

Великобритания

Со времени инцидента с Робером и Полин прошла неделя, и, верный данному жене слову, я не затевал нового сеанса. Дочь стала гораздо спокойнее; она порадовала нас с матерью заявлением, что спит теперь куда крепче. Сыновья тоже были довольны: им больше не приходилось засиживаться допоздна. Шарль увлекся новомодным искусством фотографических изображений, а Франсуа-Виктор корпел над переводами Шекспира на французский. Всем нашлось занятие.

Только я чувствовал себя потерянным.

Между мной и ду́хами осталось незавершенное дело. Чтобы отвлечься, я решил устроить твою судьбу, Фантин.

В понедельник, а потом в среду и четверг я встречался с самым известным в городе ювелиром, Пьером Гаспаром. За время, проведенное на острове, я приобрел у него несколько милых вещичек. Он загорелся мыслью изготовить серебряные и золотые флаконы для духов и туалетной воды. И оказался очарован созданными тобой ароматами: их образчики я получил от Джульетты, сыграв на ее тщеславии. Мсье Гаспар даже пригласил меня в свою студию и показал, где может быть оборудована лаборатория для тебя. Как истинный пылкий галл, он фонтанировал идеями вашего с ним возможного сотрудничества. И очень хотел с тобою познакомиться.

Я не стал ему признаваться, что еще не обсуждал с тобой этот прожект; но, видя его воодушевление и интерес, вечером в четверг отправился на берег в надежде встретить тебя там и убедить.

Ты стояла у линии прибоя и смотрела вдаль: руки заломлены в молитвенном жесте. Ореол печали вокруг тебя был настолько ощутим, что казался почти вещественным. Я понимал и разделял твое горе, поскольку и сам пережил такое же. И надеялся, что если мне удастся спасти тебя, то в конце концов я и сам обрету утешение.

– Молишься?

Ты кивнула, вызвав мое удивление. Я не думал, что ты религиозна.

– О чем же твоя молитва?

– Об освобождении.

– От чего?

– От боли. Я молю, чтобы мне была дарована смелость для совершения последнего шага: вступить в воду и идти, идти до тех пор, пока моя душа не встретит душу моей малютки. О, если бы Антуан не оставил меня… возможно, вернись он, как обещал… если б мы поженились, то вдвоем смогли бы пережить утрату. Но в одиночку… нет, я не могу. Я унижена и предана – сначала дядей, затем возлюбленным, а потом и своим собственным телом. Любить и потерять любовь… чувствовать кипение жизни, а потом только пустоту… Часть меня уже давно мертва. За что судьба играет мною? Сколько еще мне испытывать эту муку? Каждую ночь я жду, не придет ли его корабль. Я знаю, что не придет, – но снова и снова выхожу на берег. С меня довольно.

Слушать, как ты призываешь смерть, было вызовом всему, во что я верил. И, однако, как я понимал тебя! Я знал, как глубоко изъязвила тебя боль; как велико желание обрести покой, хотя бы в смерти.

– Ты можешь выйти замуж. Не обязательно отдавать сердце. Но зато у тебя родятся еще дети. В память о том ребенке, которого ты потеряла.

Ты развернулась и впервые за все время разговора посмотрела мне прямо в лицо. По твоим щекам сбегали слезы.

– Разве рождение даже трех детей уменьшит боль от потери одного?

– Боль? Нет, не уменьшит. Но дети помогают дышать. Чувствовать себя живым. Лелея другого ребенка, ты не перестаешь любить того, который ушел. Ты ведь еще молода, Фантин. Ты успеешь вырастить сильных сыновей и дочерей в память о том, первом.

– А в вашем романе, мсье Гюго, кто возьмет в жены опороченную служанку?

– В моем романе вопрос ставится иначе: кто возьмет в жены отличную мастерицу-парфюмера?

– Я не парфюмер.

– Ну как же… У меня есть к тебе предложение. Я имел разговор с ювелиром мсье Гаспаром; он очень заинтересован в том, чтобы выставить твои изделия и продавать их в своем магазине. Он даже загорелся мыслью сделать для духов специальные флаконы.

– Он хочет продавать духи?

– Твои духи.

– Откуда он узнал о моих духах?

– Я законченный вор: бесстыдно взял образцы твоих изделий у мадам Джульетты.

Ты явно растерялась.

– Но вы же так заняты…

– Уж нашел время для пары встреч.

– Но усилия… Оборудовать работающую мастерскую непросто.

– Конечно, придется постараться, но подумай о результатах.

– Дело не в старании. Нужно желание. Если вы не забыли, у меня его нет.

– Сейчас нет. Или ты считаешь, что нет. Но когда-нибудь…

– Вряд ли такое желание у меня появится. Не с чего. Зачем вы вмешиваетесь в мою жизнь? Я ведь не просила вас о помощи. Я не хочу разговаривать с людьми, торговать духами, и чтобы все напоминало о нашей жизни в Париже, об отце, об Антуане и нашем…