Все сходство исчерпывалось тем, что у обоих была бородавка на щеке или возле носа.

Волконский брался разоблачить самозванца, говоря, что у «него есть пятно» — старые рубцы на спине, оставшиеся после истязаний на Пыточном дворе, где он был «кнутом бит, и кнутные бои на нем знать» (видны).

Участие Молчанова в самозванческой интриге неоспоримо. Но он был, по сути дела, мелким авантюристом. Среди его сообщников выделялся князь Григорий Шаховской.

Шаховские происходили из сильно разросшейся и захудалой ветви Ярославского княжеского дома. Они не входили в думу и были записаны в княжеском списке Дворовой тетради последними.

Князь Петр Шаховской с сыном принесли присягу Лжедмитрию I после мятежа в Чернигове. Петр был едва ли не первым из князей, попавшим в руки «вора». По некоторым данным, он получил от самозванца боярский чин. Но его имени нет в польском списке «сената».

Сын князя Петра, Григорий, казалось бы, мог рассчитывать на самую блестящую карьеру при дворе «Дмитрия». Но Отрепьев отправил его воеводой в Курск. На свадьбе «Дмитрия» он довольствовался скромной должностью «поезжанина».

Внимание историков давно привлек рассказ Конрада Бус-сова о заговоре князя Григория Шаховского. После гибели Лжедмитрия I Шаховской бежал из Москвы в Путивль вместе с двумя другими лицами. При нем была большая золотая печать, украденная из дворца. В дороге князь доверительно рассказывал людям, что один из двух его спутников — чудесно спасшийся от убийц царь Дмитрий. Григорий остался на воеводстве в Путивле, а два его спутника, отделившись от него, уехали в Самбор.

Оценивая известие Буссова, надо иметь в виду, что он служил Лжедмитрию II и черпал сведения из рассказов тушинских ветеранов. Когда князь Григорий Шаховской явился в Тушино, «вор» даровал ему высший титул «слуги и боярина», видимо, за то, что тот его спас. Такова была официальная версия тушинского двора.

Буссов упоминал о краже Шаховским государственной печати. Однако у князя Григория не было необходимости в похищении печати. Согласно показаниям патера Савицкого, из Москвы в Польшу бежал некий секретарь царя «Дмитрия» по имени Богдан или Иван, который якобы и принял имя Дмитрия. Секретаря Богдана можно отождествить с дьяком Богданом Сутуповым. Сведения о его участии в новой интриге имеют исключительное значение.

В списке «сената» Лжедмитрия I он записан как «печатник и секретарь великий», иначе говоря, канцлер. «Второй» канцлер Афанасий Власьев записан ниже Сутупова. Благодаря службам дьяка Ивана Висковатого и дьяка Андрея Щелка-лова — ближайших сподвижников Грозного — должность печатника («канцлера») стала одним из высших постов в государстве.

Богдан Сутупов был честолюбив и после убийства самозванца не захотел расставаться со своим саном и с печатью. Он бежал из Москвы, чтобы спастись от тюрьмы.

В 1604 г. Сутупов находился в мятежном Путивле не менее трех-четырех месяцев. Он составлял царские рескрипты и отправлял их в разные города. Заняв место в московской Боярской думе, Сутупов в течение почти года продолжал составлять и запечатывать царские грамоты. В Самборе дьяк вел привычную деятельность.

После того как Михалка Молчанов и его спутники обосновались в замке Мнишеков, грамоты «Дмитрия» хлынули на Русь потоком.

Какую печать захватил с собой канцлер при бегстве из Москвы? Московские государи имели «большую» и «малую» государственные печати. Большой печатью скрепляли международные договоры и грамоты, «что посылаютца во окрестные государства» (Г. Котошихин). Лжедмитрий I не успел изготовить для себя большую печать. Грамоты, посланные им за рубеж в связи со свадьбой, были скреплены большой царской печатью Ивана Грозного.

Самозванец использовал для зарубежных сношений «середнюю печать», находившуюся в распоряжении главы Посольского приказа Афанасия Власьева. Существовала еще малая печать. Ею скрепляли грамоты разного рода, а носили «на вороту» — в мешочке на шее. Этой печатью, очевидно, и распоряжался печатник Сутупов. Печать заменяла царскую подпись.

Когда гонцы стали доставлять грамоты воскресшего «Дмитрия» в города, воеводы не имели ни малейшего основания усомниться в их подлинности. Это обстоятельство способствовало успеху заговора.

Хозяйка Самбора надеялась на поддержку польских властей. Избиение поляков в Москве служило поводом для немедленной войны с Россией. Согласно королевской инструкции сеймикам, власти предполагали открыть военные действия против России уже в конце 1606 г. Царский посол Волконский, направленный царем Василием в Речь Посполитую, был задержан в пути. Мнишеки надеялись использовать войну для того, чтобы освободиться из плена и вернуть утраченные богатства.

В начале августа 1606 г. литовский пристав объявил Волконскому, что прежде он знал по слухам, а теперь узнал доподлинно от Ефстафия Воловича, что «государь ваш Дмитрей, которого вы сказываете убитого, жив и теперь в Сендомире у воеводины (Мнишека. — Р.С.) жены: она ему и платье, и людей подавала». Информация исходила от «добрых панов», родни и приятелей Мнишеков.

О самборском «царе» заговорили в России. Восставшие северские города направили в Киев послов, чтобы пригласить «царя» в Путивль. Послы были уверены, что «Дмитрий» находится в одном из польских замков.

Владения Мнишеков располагались в Западной Украине. Посетивший эти места итальянский купец сообщал в августе 1606 г., что московский «царь» бежал из России с двумя спутниками и ныне живет здоров и невредим в монастыре бернардинцев в Самборе; даже прежние недруги признают, что Дмитрий ускользнул от смерти.

В первых числах августа литовские приставы поведали царским послам, что в Самбор к государю стали съезжаться его давние соратники: «и те многие люди, которые у него были на Москве, его узнали, что он прямой царь Дмитрей, и многие русские люди к нему пристали и польские и литовские люди к нему пробираютца; да к нему же приехал князь Василей Мосальской, которой при нем был на Москве ближней боярин и дворецкой».

Приставы явно желали произвести впечатление на русских послов. Их информация о появлении в Самборе дворецкого Василия Рубца-Мосальского не соответствовала истине. Рубец находился в ссылке. Слова о том, что царя вызнали многие люди, были преувеличением. Спасшийся «царь» изредка появлялся в парадных покоях самборского замка в пышном облачении. Но на такие приемы допускались только тщательно отобранные люди, никогда не видевшие Отрепьева в глаза.

В начале сентября русский посол со слов пристава узнал, что Молчанов стал являться людям уже не в царских одеждах, а в «старческом платье». Он шел по стопам первого самозванца, явившегося в Литву в иноческом одеянии.

В октябре 1606 г. канцлер Лев Сапега направил в Самбор слугу Гридича, чтобы тот «досмотрел» хорошо ему известного «Дмитрия», «подлинно тот или не тот?». Гридич ездил в Самбор, но «вора» не видел, при этом ему сказали, что «Дмитрий» «живет де в монастыре, не кажетца никому». В октябре в Самбор наведался бывший духовник Лжедмитрия I. Он также вернулся ни с чем. Тогда католический Бернардинский орден направил к Мнишекам одного из своих представителей. По всей Польше толковали, что «Дмитрий» «в Самборе в монастыре в чернеческом платье за грехи каетца». В связи с этим эмиссар ордена произвел досмотр монастыря. В ходе досмотра он получил от самборских бернардинцев заверения, что «Дмитрия» нет в их монастыре и они не видели царя с момента его отъезда в Россию. Католическая церковь осталась в стороне от сомнительной авантюры.