А мои студенты… Что меня трогает в американских студентах – их способность на отклик. Вот я проходил с ними вместе книгу Гинзбург «Крутой маршрут». Само собой получилось так, что я преподавал им оптимизм, веру в человечество – через Евгению Гинзбург. И какой был отклик, какие они замечательные работы написали! Я обожаю эту книгу. Обожаю! Она меня самого многому научила. Гинзбург была для меня огромным человеческим открытием – и как писательница, и как человек. Как она не сдавалась! Как не потеряла любовь к человечеству, как оставалась до конца своей жизни веселым – веселым! – человеком. Жизнерадостным человеком. Любящим молодежь, верящим в человеческую душу. Ведь она сумела ее рассмотреть в самом, может быть, страшном месте – женском ГУЛАГе. Пусть это будет моим студентам прививкой от пессимизма.

Волков: Есть превосходный пример – Иван Сергеевич Тургенев: человек, который многие-многие годы прожил за границей и не переставал при этом быть настоящим русским писателем.

Евтушенко: Ну, в конце концов, и «Мертвые души» написаны в Риме.

Волков: Немножко другое с «Мертвыми душами»: все-таки Гоголь не вписывался так в итальянский пейзаж, как Тургенев вписался во французский литературный быт.

Евтушенко: А это не всем дано. Это тоже как талант, знаете. Чувствовать могут только люди, которые ездят действительно с жаждой познания мировой культуры.

Удивительный фильм есть, который недооценен был у нас, к сожалению, и на Западе тоже, – а я считаю, это просто потрясающий фильм с Инной Чуриковой, она наша Джульетта Мазина, можно сказать, – «Плащ Казановы». Это фильм Александра Галина по его собственному сценарию, поставленный в девяностые годы. Сюжет такой: в советские времена провинциальная делегация женщин приезжает в Венецию, в частности, женщина-водолаз – замечательно роль сыграна Екатериной Граббе. Да там все актеры просто гениальные! Ну, Инна, супергениальная Чурикова, она вообще национальная наша гордость. Вы знаете, это душераздирающий фильм. О том, как они себя ведут там, за границей. По-разному, разумеется. И Чурикова – преподавательница из провинциального города, ее взяли с собой только потому, что она была влюблена в Италию, самоучкой изучила итальянский язык, она приехала в Италию как уже в знакомую ей страну. И как она влюбилась в одного итальянца, даже не заметила того, что это просто жиголо – очаровательный, правда, милый, не карикатурный такой жиголо…

По счастью, не хватило денег на какую-то итальянскую звезду, и этого жиголо сыграл продюсер фильма, легко и естественно. Это дивная картина! Она душу раздирающая, и я все время показываю ее своим студентам.

Волков: Евгений Саныч, вы что-то впитываете в себя от Америки? Или это остается на какой-то дистанции от вас?

Евтушенко: Как вам сказать… Для иностранца я очень хорошо знал американскую литературу – еще до того, как я приехал в Америку. У меня никогда не было предубеждения, что Америка – это страна некультурных людей. Я зачитывался многими американскими писателями – и Эдгаром Алланом По, и Марком Твеном, я обожал и даже до войны уже читал Стейнбека – я был совсем еще мальчиком, «Гроздья гнева» вышли в «Роман-газете». И потом у нас выходила антология американской поэзии очень хорошая: мне очень нравился Уитмен, в переводах Чуковского особенно. У Бальмонта они совершенно не получились, были смехотворными, а вот Корней Иваныч нам, детям, столько подарил!

Волков: Уитмен в переводе Чуковского произвел впечатление и на Маяковского, он во многом сформировал Маяковского.

Евтушенко: Драйзер, Синклер Льюис, Натаниэль Готорн и другие американские писатели мне очень всегда нравились. И, конечно, нам близки были по духу и битники американские – потому что мы презирали нашу бюрократию, а они презирали американскую бюрократию, и мы друг друга очень чувствовали и понимали. К нам приезжали американские писатели – Роберт Фрост приехал в Россию, хотел увидеть Евтушенко, Стейнбек был у меня дома. У нас были самые теплые отношения с американскими писателями во время холодной войны. Потому что и им, и нам было страшно, что будет война. Это объединяло, все мы еще продолжали жить надеждами, которые пробудила в нас памятная встреча на Эльбе. Когда я приехал в Америку, моими личными друзьями стали Артур Миллер, Уильям Стайрон, замечательный американский фотограф Эдвард Стейхен. Я никогда не забуду, как поэт Карл Сэндберг, первый американский писатель, с которым мы встретились, и его long distance relative – дальний родственник Эдвард Стейхен приехали вдвоем в Россию. На выставке Стейхена я и познакомился с Карлом.

Волков: Сэндберг во время войны написал стихотворение, посвященное 7-й симфонии Шостаковича, большое замечательное стихотворение.

Евтушенко: Он слушал мои стихи тогда. Конечно, Сэндберг не знал русского языка, ему переводили по строчке. Это было стихотворение, написанное под мартыновским влиянием: «Окно выходит в белые деревья. / Профессор долго смотрит на деревья…» Ему безумно это понравилось.

И вы не представляете, какие дружбы у меня появились уже потом в Америке! С Гаррисоном Солсбери – он столько моих стихов напечатал в «New York Times», когда был заместителем редактора… С Уильямом Стайроном… Мне когда-то Пабло Неруда сказал: ты можешь почувствовать страну своей только тогда, когда много твоих личных друзей похоронено в ней. И у меня очень много близких друзей похоронено здесь, и не только писателей. Альберт Тодд был одним из лучших моих друзей, самых ближайших, он крестный отец моего сына Жени. Это не важно, что он был разведчиком когда-то, хотя и говорят, что разведчиками не перестают быть. Это не имеет значения. Потому что во время холодной войны разведчики были не из ЦРУ, а из National Defence[105].

Волков: Да все говорят ЦРУ, ЦРУ. ЦРУ – это только одно из восемнадцати, по-моему, американских разведывательных ведомств!

Евтушенко: И эти люди были брошены на изучение русской культуры. Но, входя в русскую культуру, они начинали ее любить. Любить!

Волков: Я тоже с этим сталкивался здесь.

Евтушенко: Эти люди ее любили по-настоящему. Тот же Джеймс Биллингтон, мой старый друг, мы с ним сорок пять лет уже друзья. И для меня поэтому страна эта, которую я объехал всю – я был во всех штатах, выступал в Мadison Square Garden, где ни один поэт не выступал, – для меня эта страна близкая. Поверьте, мне никто не назначал этой миссии – сблизить русский и американский народы, я ее самоназначил – сам себе. По своим же стихам, между прочим. Ведь я выполнял то, что в своих стихах писал…

Волков: Вас не только в «гангнусы» с маленькой буквы и во множественном числе записывают, но еще и в «гангнусы и гурвицы»…

Евтушенко: Потому что Гангнус и Гурвиц были соавторами учебника по тригонометрии. Общество «Память» выпустило даже листовку: «И когда эти гангнусы-гурвицы притворяются русскими поэтами…» и т. д. И в Израиле, между прочим, искали у меня еврейскую кровь, но как-то не получилось у них. Нашли только, что жена моего дяди была субботницей[106] – тетя Женя. Замечательная, кстати, женщина.