Экипаж миновал несколько кварталов, на остановке в вагон зашла группа из четырех девушек, и, конечно, трое кавалеров сразу же вскочили со своих мест и с соблюдением всех необходимых формальностей предложили дамам занять места. К несчастью, скромный труженик, не знакомый с кодексом чести носящих галстуки владельцев собственных выездов, не поспешил последовать их примеру, и одной юной леди пришлось остаться на ногах. Семь пар глаз укоризненно уставились на дикаря; семь пар губ презрительно искривилось. Но объект обструкции флегматично смотрел прямо перед собой, совершенно не осознавая всей возмутительности своего поведения. Сэмюэль негодовал сильнее всех. Его унижало сознание того, что кто-то, называющий себя мужчиной, может вести себя подобным образом. И он заговорил.

– Перед вами стоит дама, – сурово заметил он.

Этого должно было быть вполне достаточно, но объект порицания бросил на него непонимающий взгляд. Стоящая девушка хихикнула и обменялась с подругами нервным взглядом. Но Сэмюэль был задет за живое.

– Перед вами стоит дама, – повторил он, на этот раз более резко.

Человек, кажется, начал что-то понимать.

– Я, как и все, заплатил за билет, – тихо ответил он.

Сэмюэль покраснел, его руки сжались в кулаки, но друзья кивками предупредили его, что кондуктор смотрит как раз в их сторону, и он неохотно подавил свой порыв.

Они достигли конечной точки своего маршрута и вышли из вагона. Вместе с ними вышел и рабочий, которому оказалось с ними по пути, и он пошел за ними, устало качая своей сумкой. Увидев, что ему предоставляется шанс, Сэмюэль решил более не сдерживать свой аристократический порыв. Он обернулся и со всем возможным презрением сделал громкое замечание о недопустимости самой возможности совместных поездок цивилизованных людей и низших животных.

В следующую секунду рабочий уже бросил свою сумку и набросился на Сэмюэля. Будучи не готов к такому повороту событий, Сэмюэль получил удар в челюсть и во весь рост растянулся в мощеной булыжником придорожной канаве.

– Не смейте надо мной смеяться! – воскликнул его противник. – Я работал целый день и устал как черт!

В этот момент весь его гнев испарился, а на лице снова воцарилась маска усталости. Он вернулся и поднял свою сумку. Друзья Сэмюэля развернулись и направились в его сторону.

– Постойте! – Сэмюэль медленно поднялся и помахал им, чтобы они возвращались.

Где-то когда-то с ним уже происходило нечто подобное. Не сразу, но он вспомнил: Джилли Худ. В тишине, счищая с себя придорожную грязь, он вспомнил, как чувствовал себя в тот момент в Андовере, и интуиция ему подсказала, что он опять оказался не прав. Силы этого человека, которые ему было необходимо постоянно восстанавливать, служили единственной опорой его семьи. Для него поездка домой с работы в конке сидя значила гораздо больше, чем для любой юной девицы.

– Все в порядке, – угрюмо сказал Сэмюэль. – Не трогайте его. Я вел себя как болван.

Конечно же, для того чтобы Сэмюэль смог пересмотреть свои представления о непреходящей важности «хороших манер», потребовался не час и даже не неделя. Поначалу он просто заключил, что именно неправота сделала его беспомощным – так же, как и тогда, с Джилли, – но с течением времени его ошибка в случае с рабочим повлияла на всю его жизненную позицию. Ведь снобизм, в сущности, представляет собой всего лишь хорошее воспитание, поставленное во главу угла; так что кодекс Сэмюэля не претерпел никаких изменений, за исключением того, что требование его безусловного исполнения другими благополучно потерялось в одной придорожной канаве. В течение последующего года в колледже отвыкли считать его снобом.

III

Через несколько лет университет, в котором учился Сэмюэль, решил, что темные коридоры альма-матер впитали достаточно света от блестящих галстуков этого студента, в связи с чем была произнесена пафосная речь на латыни и взыскано десять долларов за бумагу, оповещавшую мир о появлении еще одного неисправимо образованного человека. Сэмюэль был отпущен в суматоху жизни с изрядным запасом самоуверенности, несколькими друзьями и соответствующим ассортиментом безобидных вредных привычек.

К этому времени его семье из-за неожиданного падения сахарного рынка пришлось снова учиться затягивать пояса потуже, вот почему Сэмюэль устроился на работу. В его голове гулял тот самый ветер, который иногда бывает единственным результатом университетского образования, но ему было не занимать энергии и инициативы, поэтому он и решил использовать весь свой имеющийся опыт полевого полузащитника для прохода сквозь толпы на Уолл-стрит уже в качестве банковского инкассатора.

Его всепоглощающим увлечением стали женщины. Их было около полудюжины: две или три дебютантки, одна не очень известная актриса, одна «соломенная вдовушка» и одна сентиментальная маленькая замужняя брюнетка, проживавшая в небольшом домике в Джерси-Сити.

Впервые они повстречались на пароме. Сэмюэль ехал из Нью-Йорка по делу (к этому времени он работал вот уже несколько лет) и от скуки помог ей отыскать пакет, который выпал у нее из рук в давке.

– Вы часто ездите этим маршрутом? – вежливо осведомился он.

– Только за покупками, – смущенно призналась она.

На ее лице выделялись большие карие глаза, а маленький рот имел по-детски трогательные очертания.

– Три месяца назад я вышла замуж, и мы решили, что жить здесь гораздо дешевле.

– А он… А ваш муж не очень переживает, что вы ездите в одиночестве?

Он рассмеялась – кажется, ему удалось ее развеселить.

– Господи, ну что вы говорите! Мы должны были встретиться в обеденный перерыв, но я забыла название кафе. Он будет жутко нервничать.

– Ну что ж, – осуждающе заметил Сэмюэль, – очень может быть. Если вы позволите, я провожу вас до дома.

Она с благодарностью приняла его предложение, и они вместе сели в вагончик фуникулера. Когда они уже почти дошли до ее маленького домика, в окнах показался свет: муж их опередил.

– Он ужасно ревнив, – сказала она, улыбнувшись вместо извинения.

– Я понимаю, – несколько натянуто ответил Сэмюэль. – Пожалуй, я не буду провожать вас дальше.

Она поблагодарила его, и он, помахав ей на прощание рукой, пошел обратно.

Этим бы все, возможно, и кончилось, если бы только они случайно не встретились снова неделю спустя утром, на Пятой авеню. Она вздрогнула, залилась румянцем и, кажется, была так рада его видеть, что они поздоровались как старые друзья. Ей нужно было зайти к портному, затем она собиралась пообедать в одиночестве у Тэйна, после этого ей надо было пройтись по магазинам, а в пять они с мужем встречались у парома. Сэмюэль сказал ей, что завидует ее мужу. Она опять покраснела и поспешила дальше.

Сэмюэль, насвистывая, направился в контору, но уже около полудня ему везде, куда бы он ни посмотрел, стали мерещиться обаятельный трогательный ротик и большие карие глаза. Он беспокойно вертелся, глядя на часы; он думал о баре на первом этаже, где всегда обедал, и о серьезных мужских разговорах за обедом, но постепенно у него перед глазами замаячила другая картина: маленький столик у Тэйна, карие глаза и этот ротик прямо напротив. Около половины первого он натянул шляпу и бросился к станции фуникулера.