За завтраком я сделал неожиданное открытие. Если взять из НЗ маленькую плитку шоколада и бросить ее в кастрюльку с сизым кисельным варевом, то вкус получается неожиданным, но не таким уж противным. Даже сносным. В кулинарии, оказывается, минус на минус тоже дает плюс: не любимый мной шоколад и ненавидимый кисель, объединившись при температуре всеобщего кипения, образуют в сумме довольно питательную субстанцию. Странного цвета и с еще более странным запахом, однако ведь ничто не мешает человеку завтракать с закрытыми глазами и с зажатым носом…

Лично я так и сделал – зажмурился, перестал принюхиваться и изо всех пяти чувств оставил себе временно только слух. Правда, и новости по радио «Эхо столицы» сегодня были малоаппетитными.

Очередной самолет потерпел аварию, теперь уже в районе Чукотки. Причины катастрофы выясняются…

Террористы, стрелявшие в министра Камиля Убатиева, все еще не найдены. Сам Камиль-ака в интервью агентству «Рейтер» по-прежнему уповает на мудрость аллаха… («Ну-ну», – подумал я.)

Курс доллара на торгах ММВБ снова подскочил. Аналитики связывают этот скачок с понижением рейтинга нынешнего Президента и уменьшением вероятности его победы на предстоящих выборах…

В городе Воронеже силами доблестной милиции пресечена попытка демонтировать бронзовый памятник Афанасию (я чуть не подавился кисельно-шоколадной смесью) Никитину и вывезти металл в одну из стран Балтии (я едва не поперхнулся вторично). Министры иностранных дел трех Прибалтийских республик уже успели выступить с совместным коммюнике и опровергнуть последнее сообщение. («Из-за твоей брехни, Яков Семенович, – мрачно подумал я, – когда-нибудь обязательно начнется третья мировая война. Хотя и эти, с радио, тоже грамотеи: перепутать поэта с путешественником!»)

В московском парке имени 60-летия Октября всю ночь слышались автоматные очереди, жертв и разрушений нет…

Ассоциация столичных диггеров информирует об участившихся случаях самопроизвольных падений граждан в канализационные люки…

По сведениям московской милиции, из психиатрической лечебницы закрытого типа сбежал больной Ч., крайне опасный маньяк…

Несмотря на усиленные поиски, до сих пор так и не пойман беглый бурый медведь пяти лет от роду, на днях исчезнувший из павильона Московской книжной ярмарки во время пожарной тревоги…

И о погоде. В Москве сегодня ожидается теплая и солнечная погода без осадков, в некоторых районах города возможны небольшое похолодание, дождь с градом и сильный порывистый ветер…

Чувствовалось, что Мосгидромет после недавнего промаха решил подстраховаться на все случаи жизни и предсказать все одновременно – что-нибудь да сбудется! Я закончил свой скромный завтрак под барабанную дробь язвительных филиппик комментатора «Эха» Андрея Чертанова. Сразу после сообщений синоптиков злой Чертанов еще минут пятнадцать изощрялся в сравнениях теперешней Москвы и Древнего Рима времени упадка, явно отдавая предпочтение Риму. Там, дескать, войны в колониях не снижали благосостояния граждан в метрополии, да и по улицам Вечного города не бегали среди бела дня психованные маньяки и дикие звери… Если бы раздраженный комментатор сидел сейчас у меня на кухне, я, возможно, сумел бы его убедить, что в Древнем Риме наверняка все было не так здорово (рабство, например), и в Москве – не все так уж погано (например, книжные лотки на каждом углу, цены умеренные, оптовикам скидка). Однако Чертанов в настоящий момент вещал прямо из сердцевины моего кухонного радиоприемника и в собеседниках типа меня не нуждался. Так что мне пришлось оставить свои аргументы при себе, молча дослушивая комментатора. Затем под новую жалостливую песню моей любимой хромоножки Беллы я вымыл посуду, поставил ее в сушку и вернулся к повседневным делам частного сыщика.

Собственно, дело было всего одно – подготовка к визиту в Кремль, которая и заняла у меня почти весь день. Сначала я созвонился с фирмой «Диана-сервис» и с ходу объявил Олежке Евгеньевичу, что мне на сегодня нужна всего-навсего рядовая «тачка» без шофера (сам поведу) и ничего кроме. Олежка моментально выделил мне почти новую «девятку», растолковал, на какой стоянке и во сколько я смогу ее найти и где будут ключи. В голосе шефа «Дианы-сервиса» я уловил даже нечто вроде профессиональной обиды: он не ожидал от меня такой ерундовой просьбы. Как если бы сказочная Василиса Премудрая, уже готовая выткать за ночь ковер, построить дворец или совершить еще какой-нибудь подвиг, вдруг узнавала, что ее просят лишь сбегать за пивом в ближайший ларек. Что ж, я понимал причину глубокого Олежкина разочарования, однако ничего поделать не мог. С моей стороны стало бы очевидной глупостью въезжать в Спасские ворота Кремля на посольском «Форде» Джулии Стерн, на древнем «Лорен-Дитрихе» А. Козлевича или, того хуже, на поливальной машине. Экзотика нынче была бы излишней. Скромная машина, скромный (с достоинством) костюм, постное выражение физиономии – вот и весь джентльменский набор будущего орденоносца.

Решив проблему с машиной, я приступил к выбору скромного вечернего костюма. Честно говоря, выбор был крайне невелик – черный или синий. Мой гардероб содержал массу ценного камуфляжного тряпья на все случаи жизни. Если надо, я мог превратиться в швейцара, в дворника и даже в собачку дворника, однако роль получателя государственных наград мне пока играть не приходилось. До сих пор меня почему-то ни разу и ничем, кроме квартальных премий, не награждали – поэтому прецедентов не было. Каждый из двух костюмов имел свои достоинства. Черный, купленный в ГУМе три года назад, в свое время очень понравился моему наградодателю генерал-полковнику Сухареву А.В. С другой стороны, в синем одеянии была какая-то романтическая загадочность, какой-то подспудный намек на возвышенность натуры обладателя этого пиджака и этих брюк. Кроме того, синий костюм успел уже неплохо зарекомендовать себя в день, когда за мной гналась «Скорая помощь». Одежда была чуть-чуть великовата – ровно настолько, чтобы во время бегства не стеснять движений. В Кремль оружия брать не полагалось, оттого спасти меня – в случае чего – могли бы только быстрые ноги.

Значит, синий. Определившись с выбором, я тщательно вычистил костюм мягкой влажной щеточкой. Потом включил утюг и за четверть часа вдумчивого глаженья привел брюки и пиджак в надлежащий парадный вид; теперь никто бы не заподозрил, будто я в этом элегантном облачении не так давно зайчиком прыгал по улице Радио и носился мимо куч строительного мусора по первому этажу недостроенного билдинга на улице Казакова.

Теперь мне предстояло самое главное. Я водрузил на рабочий стол портативную югославскую машинку, вставил чистый лист и задумался. Первая фраза удалась легко: «Уважаемый господин Президент!», но вот дальше письмо застопорилось. За двенадцать лет службы в МУРе и четыре года частного сыска мне пришлось сочинить чертову прорву рапортов, докладов и донесений. Однако сейчас я должен был написать нечто иное: сигнал «SOS», крик души, вопль израненного сердца. И все это – не более трех страничек машинописи. Из мемуарной литературы я знал, что Первые Лица терпеть не могут длинных докладных записок. Минут десять я бился над фразой номер два; извел кучу бумаги и, пожалуй, до вечера не сдвинулся бы с мертвой точки… Но потом вдруг вспомнил неживое опрокинутое лицо поэта Иннокентия, тетрадку со стихами, горку высыпавшейся на асфальт мелочи – и пальцы мои сами настукали: «Обращаюсь к Вам в связи с делом чрезвычайной важности. Как мне стало известно…»