— А как ты... ну это, очистилась? — спросила Энни. Голос у нее был смущенный.

— Первым делом я отправилась в наркологичку. Когда я вышла оттуда, то поселилась в «Гербе Челси», — мой спонсор платил за стол и комнату, пока я по ускоренной программе заканчивала школу. Я сказала Анжеле, что хочу пойти в колледж, и она помогла мне получить студенческий заем, купить учебники, необходимые вещи и все что полагается. К тому времени я уже начала работать. Подрабатывала в двух магазинах и еще на почте, а потом нашла место официантки, но много я таким образом заработать не могла, я ведь училась полный день.

— А когда ты узнала, кто твой спонсор?

— Когда закончила колледж. Он пришел на мой выпуск.

— Ну и как, странно было узнать наконец, кто это?

Джилли рассмеялась:

— И да, и нет. Я знала его уже много лет: он был нашим профессором истории искусств. Мы с ним давно подружились, и он даже разрешал мне использовать солярий в его доме как мастерскую. Анжела и Лу показали ему ту мазню, которую я делала еще на улице, потому он и стал моим спонсором: считал, что у меня талант, так он мне сам потом сказал. Но он не хотел, чтобы я знала, кто мне помогает, боялся, что это может сказаться на наших отношениях в университете. — Она покачала головой. — По его словам, он сразу понял, что из меня выйдет толк, едва увидел ту пачкотню, которую принесли ему Анжела и Лу.

— Прямо как в сказке, правда? — сказала Энни.

— Да, наверное. Я никогда раньше так об этом не думала.

— Значит, это и правда работает?

— Да, главное — захотеть, — ответила Джилли. — Не скажу, что это просто. Бывает ничего, а бывает и трудно, особенно поначалу.

— И многим это удается?

— Статистика тут ни при чем, — сказала Джилли. — Каждый случай уникален, и так на него и надо смотреть. Но Анжела давно этим занимается, очень давно. И в твоем случае она все сделает как надо, можешь не сомневаться. Ей, кстати, нередко здорово за это достается. Бывает, что родители бесятся, когда она не говорит им, где их дети. Социальные службы жалуются, что она своими действия ми подрывает их авторитет. Она дважды побывала в тюрьме за неуважение к суду: отказывалась сказать, где дети.

— Так ведь у нее же дружок полицейский?

— Ну, это давно было, — ответила Джилли. — Ничего у них не вышло. Так-то они по-прежнему друзья, но у Анжелы было очень тяжелое детство. Это меняет человека на всю жизнь, как бы хорошо он не научился владеть собой. Анжела замечательно ладит со всеми, особенно с детьми, друзей у нее куча, но вот строить отношения с мужчинами у нее не получается. Как только доходит до решающего момента, она перестает им доверять. То есть как друзьям она им верит, а вот как любовникам — нет.

— Она и про тебя что-то такое говорила, — отозвалась Энни. — Сказала, что ты полна любви, но это не секс и не романтика, а доброта ко всем и всему вообще.

— Ну, да... похоже, мы с Анжелой обе слишком много болтаем.

Энни поколебалась немного, потом продолжала:

— А еще она сказала, что ты хочешь быть моим спонсором.

Джилли кивнула:

— Да.

— Не понимаю.

— А что тут непонятного?

— Ну я ведь не такая, как ты или этот твой друг-профессор. Я не художница. Я бы никогда не смогла сделать что-нибудь красивое, хоть меня убей. Да я и вообще-то мало что умею.

Джилли покачала головой:

— Дело совсем не в этом. Красота — она не только по телеку, или в рекламе, или даже в художественных галереях. Все гораздо глубже и проще. Надо лишь видеть скрытую красоту всего на свете и стараться сделать этот мир чуточку лучше, чем он был до тебя. Надо ценить то вдохновение, которое он тебе дарит, и стараться воодушевлятьдругих.

Скульпторы, поэты, художники, музыканты — принято считать, что именно они приносят Красоту в мир. Но ее с такой же легкостью может создавать садовник, фермер, слесарь, сиделка. Главное — делать свою работу с воодушевлением, гордиться ею, в чем бы она ни состояла.

— Ну и что... мне все равно предложить нечего.

Джилли тем больнее было слышать слова Энни, что в них не было ни капли жалости к самой себе, а только констатация фактов, какими они ей представлялись.

— Родить ребенка — тоже значит сотворить Красоту, — сказала она.

— Не знаю, хочу ли я ребенка. Я... я и сама не знаю, чего хочу. Я даже не знаю, кто я такая.

Она повернулась к Джилли. Десятилетия боли и страдания глядели, казалось, из ее глаз, больше, чем она прожила на этой земле. Когда было положено начало этой боли? — подумала Джилли. Кто мог поступить так с ней, с красивым ребенком, каким она наверняка была? Отец, брат, дядя, друг семьи?

Джилли хотелось протянуть руку и приласкать ее, но она удержалась, зная, что люди, подвергавшиеся домогательствам в детстве, часто принимают попытку утешить их за очередное посягательство на их независимость, которая им так отчаянно необходима.

— Помощь мне нужна, — сказала Энни тихо. — Это я знаю. Но не благотворительность.

— Не надо считать, что спонсорская программа — это благотворительность, — ответила Джилли. — Анжела просто делает то, что все мы должны делать каждый день: помогать друг другу, заботиться друг о друге.

Энни вздохнула, потом притихла. Джилли не стала настаивать на продолжении разговора. Они сидели на крылечке, а вокруг них суетилась многолюдная Грассо-стрит.

— А что было труднее всего? — спросила Энни. — Ну, когда ты только что ушла с улицы.

— Научиться считать себя такой же, как все.

8

«Отчий дом», Изабель Коплей. Деревянная скульптура. Ферма Аджани, остров Рен, 1990.

Скульптура высотой в три фута выполнена из вертикально стоящего куска цельного дерева прямоугольной формы, с одной стороны которого выдаются лицо, торс и руки ребенка, как будто дерево — это прозрачная материя, к которой он прижимается.

Ребенок застыл от ужаса.

Энни опять спит. Отдых нужен ей сейчас не меньше, чем регулярное питание и сознание того, что она в надежном месте. Я взяла плеер и вышла на пожарную лестницу послушать пленку, которую сегодня ставила ей Анжела. Я почти не узнаю девчонку, чей голос записан на ней, но знаю, что это я.

Забавно, я говорю об Анжеле, она говорит обо мне, обе знаем, что нужно другой, но ни одна не в силах ничего с собой поделать. Я радуюсь, когда мои друзья находят себе пару. Радуюсь, когда вижу, как они любят друг друга. Но я знаю, что это не для меня.

Хотя кого я обманываю? Мне нужно то же самое, что и им, все дело в том, что каждый раз, когда мужчина подходит ко мне близко, у меня перехватывает горло. Я просто не могу перешагнуть этот последний барьер, не могу даже рассказать почему.