Он не поверил, вновь вздохнул и положил подбородок на голуюколенку.

Катя похлопала его по плечу — не могла спокойно смотреть,как он себя изводит чувством вины.

— Я не хочу ни о чем жалеть, — уверенно сказала она. —Сожаления — пустая трата времени, когда уже ничего не изменить. А все твоидеревянные мосты, ведущие к вратам, за которыми то, что ты видеть совсем нехочешь, я сожгу! Пусть горят!

Йоро поднял на нее глаза, обрамленные черными жесткимищеточками ресниц с играющими на кончиках лунными бликами. От его нежного,немного грустного, но необыкновенно теплого взгляда, улыбка сама расползлась полицу девушки.

— Все будет хорошо, — проговорила она скорее для себя, чемдля него, и поднялась на ноги. На миг Катя задумалась над тем, что за музыказазвучала у нее в голове: нечто очень знакомое, как будто из прошлого. И онавспомнила, как однажды зимой, много лет назад, одевалась в коридоре, чтобыпойти на улицу покататься с горки, а из кухни доносилась эта самая музыка. Отецс матерью смотрели по телевизору «Семнадцать мгновений весны» и играла мелодия«Дороги» Микаэля Таривердиева.

Девушка шагнула к самому краю крыши и, не глядя вниз,распахнув руки, покачнулась на носках. Ей совсем не было страшно, она ощущаласилу, яростную и пульсирующую в каждой частичке тела.

Катя оттолкнулась от крыши и прыгнула. Полет оказалсябыстрым, стремительным, но восторг, охвативший сердце, точно вихрем подхватилего, легонько сдвинув с места.

Она приземлилась на асфальт, мягко отпружинив подошвамикроссовок — ни боли от сильнейшего удара, ни страха.

Девушка услышала негромкие аплодисменты и, обернувшись,увидела Вильяма. Он стоял, облокотившись на закрытую решетку арки, ведущую водвор, где девушка пряталась как-то зимой в полусгоревшем доме от Лайонела. Доматого уже не было, его разобрали, сравняв с землей, остались лишь мелкиеобломки.

— Первый полет, — сказал молодой человек, с нескрываемымвосхищением.

Он подошел, и она, смеясь, повисла у него на шее.

— Так просто! Я могла бы прыгать сколько угодно! —воскликнула Катя.

Вильям обнял ее за талию и, оторвав от земли, закружил. Егоизумрудные глаза сверкали, рассеивая полумрак улицы, а в улыбке было стольконежности и любви, что никакие слова не сказали бы больше. Он любил, несмотря навсе ее выходки, и терпеливо ждал, готовый по кусочкам собирать разбитое сердце.

Катя погладила молодого человека по щеке, пробормотав:

— Ангелы не целуют бесов?

— Если только бесы позволят. — Он перевел взгляд на ее губы.

«Почему же он медлит?» — гадала она, вспоминая, как частоэтот вопрос возникал у нее, когда они пытались встречаться. Тогда ей тожехотелось, чтобы инициатива исходила от него.

— Бесам нельзя давать опомниться, — с плохо скрываемойиронией сказала Катя и попыталась отстраниться, но Вильям не позволил. Онприпал к ее губам и крепче сжал в объятиях. И первое, о чем она подумала: «Какже он не похож на Лайонела». Поцелуй его был нежным, мягким, от него некружилась голова и внутри не дрожало. Несомненно, приятный, но он не выбивалпочвы из-под ног, не заставлял задыхаться от желания и страсти. И будь на местеВильяма его брат, она сорвала бы с него одежду прямо тут — посреди улицы, не заботясьни о чем, просто потому что рядом с ним ее сердце и мозг делали бешеный оборотвокруг Вселенной.

Катя чувствовала, как пальцы Вильяма гладят ее затылок, и ейхотелось испытать от его прикосновений то же бесстыдное удовольствие, какоепознала зимой. Тогда, в ванной гостиничного номера среди запотевших зеркал,этот красивый зеленоглазый юноша казался ей воплощением идеала — мечтой. Апотом явился дьявол ангельской красоты с беспощадными ледяными глазами ивдребезги разбил их мирок мутных зеркал. И мир стал другим, в разбитых зеркалахисказились мечты и идеалы.

Поцелуй все длился и длился, Вильям точно не мог насытиться,а девушке хотелось вознаградить его за безнадежное ожидание. Вознаградить,пусть даже похоронный марш своим звуком взорвал бы ей голову.

Наконец, когда объятия ослабли, Катя взяла молодого человеказа руку, и они пошли к дому вдоль каменной стены с пущенной поверх колючейпроволокой, посеребренной светом звезд и белой луны.

Девушка обернулась только раз, чтобы посмотреть на крышу,откуда спрыгнула. Йоро все еще сидел там, обхватив голые колени тонкими руками.Он ей виновато улыбнулся, а она попыталась собрать остатки всего счастливого,что у нее осталось, и улыбнулась в ответ, помахав рукой.

* * *

Глаза цвета льда смотрели вслед парочке, которая медленношла в сторону зеленых ворот вдоль обшарпанной стены с колючей проволокой.Деревья за ней, устремленные в черное небо, тихо шелестели вновь обретеннойлиствой.

Лицо молодого человека было неподвижно, губы плотно сжаты, амежду пальцами правой руки поблескивало стеклышко с золотистой надписью.

Раньше он думал, что если увидит однажды, как эту девчонкуцелует другой, то убьет обоих на месте. И вот он видел ее с другим, но вместонеистовства, в которое его приводило одно лишь воспоминание, кто был у неепервым, кто целовал и любил ее до него, внутри воцарилась страшная пустота.

Всю свою человеческую жизнь он отнимал у Вильяма самоедорогое: сперва любовь матери, лучшие игрушки, домашних любимцев, вниманиеокружающих, потом друзей, добычу на охоте, титул, деньги и, наконец,возлюбленную. А брат, рука об руку со своей непогрешимостью, отнял у него:сперва отца, потом жизнь, а теперь город и ту единственную. Все, что имело длянего величайшее значение. Его драгоценности, без которых он не мог до концаобрести себя. Не так уж много их было у него, всего лишь семь, как днейтворения. Отец, жизнь, лучший друг, оборотень, рыжая девчонка, город, брат.

И теперь не осталось ни одной из семи. Две из них оноставил, ступив за черту бессмертия, — отца и жизнь. Отец всегда поддерживаллишь Вильяма, считая, что старшему сыну — точно рожденному с лавровым венкомпобедителя на голове, его внимание ни к чему. И все это, конечно, былосвоеобразной частью расплаты за всепоглощающую любовь матери. А жизнь... жизньоказалась платой за утеху с невестой Вильяма. С шлюховатой Элизабет,заморочившей брату голову.

Лайонел подкинул на ладони стеклышко.

Друг предал его из-за женщины. Оборотень был разыгран, точнов лотерею, и подарен. Девушка и город отняты Создателем и переданы Вильяму. Инаконец, брат — тот, кто всегда стоял на границе прошлого и настоящего. Кто всюих жизнь и бессмертие не мог найти в своем сердце прощения. Кого он бесконечноиз любви удерживал рядом с собой силой, кого наставлял и поучал.

Молодой человек пропустил стеклышко со своим именем междупальцев, и то упало на землю.

Он никогда бы не поверил, скажи ему кто, что наступит такойдень, когда одной из своих главных драгоценностей — седьмой, он вдругперестанет дорожить. Ему опостылело лицемерие брата, который все свои желания,стремления, поступки неизменно оборачивал в белое. Тот не мог достойно принятьсвою темную сторону и всех окружающих пытался убедить, что ее попросту несуществует. Он совсем не по-ангельски обвинял других в грехах и выискивал изъяны,чтобы ненавидеть их.