Когда Ада вернулась назад в контору, был уже полдень. Нина Васильевна говорила по телефону:

– Календари уже пришли. – Она сделала знак Аде подождать. – Да, вся партия тут, на складе. – Нажав на рычаг, снова с кем-то соединилась: – Как Китти? Хорошо? Живот не болит? Отлично. Дома буду к ужину.

Нина Васильевна повесила трубку. Теперь она уже не казалась такой суровой.

– Закончили?

Ада принялась рассказывать, как Борис терзал ее целый час. Он сделал снимков тридцать, не меньше. Это сколько денег потребуется, чтобы их все проявить и распечатать?

В коридоре послышался шум.

– Нельзя туда! – заорал кто-то.

Дверь распахнулась, и в кабинет ввалились пятеро мужчин. Все драные, выцветшие, словно из дикого леса вышли. А один ну просто урод: что-то с лицом у него не то.

Нина Васильевна нахмурилась:

– Чем обязана, господа?

Вперед выдвинулся молодой человек в помятой шляпе-канотье.

– Мадам, вы уже получали от нас грозное предупреждение, – сказал он по-русски. В руках у него был нож. – Мы хотим от вас денег.

«Вымогатели!» – с ужасом поняла Ада. Нина Васильевна быстро взглянула на нее:

– Выйди.

Ада метнулась к двери, но здоровый бородатый детина преградил ей дорогу:

– Пусть останется здесь.

Окна закрыты – не вырваться.

– Ваш покойный кузен должен нам пятьсот долларов, – продолжал парень. – Мы вас честью попросили вернуть долги. А то начнутся меры.

Нина Васильевна посмотрела ему в глаза:

– Вы полагаете, что вам позволено грабить меня?

– Послушайте, мадамочка… – Бородатый цапнул Нину Васильевну за руку, но она схватила пресс-папье и ударила его в лицо. Парень с ножом бросился к ней.

– А-а-а! – взвизгнула Ада.

Грохнул выстрел, кто-то завопил; Ада упала ничком, прикрыв голову руками, – ей показалось, что бандиты выстрелили в нее.

Из-за сейфа показалась китаянка с револьвером в руках.

– Пошли вон! – тихо сказала она по-английски.

Парень в канотье сидел на полу и зажимал ладонью кровавое пятно на штанине.

– Тварь узкоглазая! – голосил он. – Смотри, что наделала!

– Вон! – повторила китаянка, целясь в голову бородатому.

Тот сунулся к двери, но Нина Васильевна показала ему на раненого:

– Забирайте… это…

Парня подхватили под мышки и вытащили из кабинета. Кровавый след тянулся за ним по полу.

Нина Васильевна захлопнула дверь.

– Надо в полицию сообщить! – воскликнула Ада.

– Помолчи.

Китаянка сквозь жалюзи смотрела на двор.

– Они уходят.

Ада без сил повалилась на стул. По щекам катились слезы, она вытирала их рукавом, и на манжете оставались черные следы.

– Почему вы не хотите позвонить в полицию? Ведь эти люди могут вернуться!

Ее не слушали. Нина Васильевна сунула ей доллар:

– Иди домой.

Руки ее были холодны как лед.

Рикша катил Аду в коляске.

– Быстрее! Быстрее! – кричала она и тыкала ему в спину туфлей. Ей казалось, что бандиты могут подскочить сзади и полоснуть ножом по горлу.

Наконец коляска подъехала к дому Бернаров. Ада спрыгнула на землю, кинула рикше монету.

Дверь открыла Хобу.

– У нас гости, – проговорила она шепотом.

– Кто?

Хобу не успела ответить. На лестнице показалась Нина Васильевна. Лицо ее было бледно и расстроенно. Вслед за ней вышел Даниэль:

– Дайте мне знать, если я могу вам чем-то помочь.

– Не надо! – бросила она через плечо и выбежала на улицу.

Даниэль перевел взгляд на Аду:

– Зайдите ко мне.

У Ады сжалось сердце. Как Нина Васильевна оказалась здесь? Приехала на автомобиле раньше ее? Что ей надо от мистера Бернара?

Даниэль усадил Аду на диван, налил ей коньяка:

– Пейте – вам полегче станет.

Ада подчинилась, но допить не смогла – закашлялась. Даниэль сжал ее руку:

– Сильно напугались?

Ада кивнула:

– Я не знаю, кто эти люди и почему они нападают на беззащитных женщин.

– Это фашисты, – проговорил Даниэль. – У Геродота есть рассказ: отец призвал сыновей и сказал им, что по отдельности каждый из них – тонкий прутик: любой может его сломать. Но все вместе, в связке, они непобедимы. Пучки таких прутьев по-латыни называются «fasces». В древние времена они являлись символом власти римского магистрата, а сейчас – знаком единства ультраправых националистов.

Ада ничего не поняла. Ей хотелось участия, доброго слова, а мистер Бернар рассказывал ей про какие-то прутья.

– Такие люди, как мы, Ада, распознают своих на уровне идей: «Веришь ли ты в то, во что верю я?», «Разделяешь ли мою систему взглядов?» Нам безразличны национальность и раса, нам важна духовная близость. А фашисты считают своими только тех, кто принадлежит к их народу.

– Так они бандиты? – спросила Ада. – Чего они хотели от Нины Васильевны?

– Они пытаются сплотить свою нацию и считают, что каждый должен помогать этому «святому делу»: деньгами, делами – кто чем может.

– Значит, они могут и ко мне вломиться? – ужаснулась Ада.

Мистер Бернар с улыбкой покачал головой:

– К вам они не посмеют прийти. Я сумею вас защитить.

Даниэль усмехнулся: Ада не дала обнять себя. Выскользнула из-под его локтя и на прощание наградила театральным взглядом: «Не смейте распускать руки!» Сказала, что пойдет в детскую и проверит, как поживает ее пустоголовая воспитанница.

В застекленной дверце книжного шкапа она увидела свое лицо в потеках черной краски, смущенно ахнула и выбежала из кабинета.

Даниэль заметил на полу обтянутый материей серый кружок – пуговицу от Нининой перчатки. Поднял ее. Нина ушла, раскаленная от гнева. Она, кажется, что-то поняла насчет Ады.

– Я глазам своим не поверила, узнав, что вы прислали ко мне гувернантку. Вы что, считаете ее красавицей?

Даниэль поспешно сменил тему и потребовал, чтобы Нина в подробностях рассказала ему о нападении фашистов.

Она уже несколько раз получала от них письма с требованием денег. Один раз звонил какой-то негодяй – видимо, из кафе (на том конце провода слышались голоса и звон тарелок). Заявил, что им надо побеседовать насчет патриотизма.