Рестораны, игорные дома и бордели всего мира были наводнены такими одинокими душами, потерпевшими в жизни фиаско. Рашиду было лет двадцать с небольшим. Если он потерпит неудачу, впереди его ждет долгая одинокая жизнь.

Козимо как раз вернулся в свою комнату и успел раздеться, чтобы поспать хотя бы несколько часов, оставшихся до рассвета, но тут в его дверь постучали. К его удивлению, перед ним стоял Ансельмо. Лицо его покраснело от напряжения, глаза были широко открыты, он тяжело дышал, будто за ним гнались черти. Не дожидаясь приглашения Козимо, он буквально ворвался в комнату и в изнеможении рухнул навзничь на кровать, словно его хватил удар.

Козимо неодобрительно нахмурился, но ничего не сказал. Несмотря на длящуюся почти целую жизнь дружбу, между ними всегда оставался последний кусочек дистанции, узкая разделительная линия, на которую ни один из них не отваживался посягать. Если Ансельмо нарушил эту невидимую границу, на то должна была быть веская причина. А посему Козимо сел в свое любимое кресло у окна и стал терпеливо ждать, когда Ансельмо отдышится и сможет говорить. Тот в самом деле вскоре приподнялся и убрал мокрые волосы с потного лба. Все еще тяжело дыша, Ансельмо произнес:

– Простите, Козимо, но...

– Оставь, Ансельмо. Рассказывай. Ты ходил с Элизабет на собрание?

– Еще как ходил. – Ансельмо мрачно тряхнул головой. – Я слышал его проповедь. И скажу вам, этот человек настоящий сумасшедший, он безумен, он окончательно выжил из ума! Эти...

– Давай по порядку, Ансельмо, – перебил его Козимо, хотя он сгорал от нетерпения и предпочел бы узнать все сразу и желательно в одной фразе – где находилось место собраний, что говорил Джакомо, как велика была его паства... Короче – все и сразу. Но, быть может, одним из немногих преимуществ почтенного возраста и было именно то, что годы, подаренные ему эликсиром вечности, сделали его немного мудрее. Он отдавал себе отчет, что, если Ансельмо начнет свой рассказ с конца, это лишь удлинит повествование и неминуемо приведет к недоразумениям. – Расскажи мне все по порядку, чтобы я мог следить за твоей мыслью.

Ансельмо резко вскочил и начал нервно ходить по комнате, как будто еще недостаточно набегался.

– Хорошо. – Он откашлялся и начал свой рассказ, сопровождая его, как всегда в минуты крайнего волнения, энергичной жестикуляцией. – Все шло именно так, как мы и планировали. Элизабет зашла за мной, когда в доме все стихло, и мы отправились к месту их тайных сборищ. – Ансельмо хохотнул. – Не удивительно, что никто до сих пор не смог его обнаружить. Потому как оно находится не где-нибудь в помещении или за воротами Иерусалима, нет, оно лежит прямо под нашими ногами – под городом.

– Под городом?

– Вот именно, вы не ослышались, Козимо. Поверьте, до сегодняшнего дня я в самых фантастических видениях не мог вообразить себе то, что увидел сегодня. Подземные ходы, пещеры и штольни, расщелины и ямы – словом, гигантский лабиринт, целый город под городом. Там и встречаются поклонники Джакомо, чтобы послушать его проповеди. Все очень ловко обставлено. Вход в подземелье прекрасно замаскирован, в тайнике спрятаны факелы, а дорога к месту собраний помечена секретными знаками, которые непосвященный в жизни не найдет. Если же кто-то и осмелится на свой страх и риск поискать их, то либо безнадежно заблудится там, либо рухнет в одну из бесчисленных ям-ловушек.

– Впечатляет. Надеюсь, ты запомнил дорогу?

– Разумеется, – обиженно хмыкнул Ансельмо, демонстративно постучав себя по виску – Я все запомнил самым тщательным образом. Иначе я бы ни за что не нашел дорогу обратно. Само место собраний являет собою пещеру, огромную, как собор. И к сожалению, запруженную народом. – Ансельмо поежился, словно у него по спине опять побежали мурашки, а перед его глазами невольно всплыл образ ямы, кишащей змеями. – Вы даже представить себе не можете. Вся пещера была наполнена людьми, яблоку негде упасть. Там было не меньше трехсот христиан, и мужчин, и женщин – по самому приблизительному подсчету. Скорее всего, истинное число превышает эту цифру вдвое. И вся эта публика находилась в таком экстазе от речей Джакомо, словно все они перед этим напились одурманивающего зелья. Их буквально охватил угар, когда Джакомо объявил, что им не надо больше ждать. Оружие уже здесь, а сами они войско Божье, которому предстоит мечом веры изгнать из города врагов Господа.

– Так и сказал?

– Да, именно так и сказал. Почти дословно. Сначала я подумал, что ни до одного из этих болванов не дошел истинный смысл сказанного – что Джакомо замыслил войну. Но потом я понял, что это не так. Дольше я уже не мог оставаться. Я чуть было не потерял сознание, а пока незаметно выбирался из толпы, заметил, что некоторые юноши были вооружены кинжалами.

– Но...

– Они все буквально одержимы идеей пролить кровь – мусульман, евреев, якобы неверных христиан или свою собственную, по-моему, им все равно, лишь бы было кровопролитие. Они ненормальные! Понятия не имею, где Джакомо возьмет столько «мечей веры», что бы вооружить каждого своего сообщника. Но у меня сложилось впечатление, что оружие у него есть, хотя и с недавних пор. Люди орали во всю глотку от восторга. Они ждут не дождутся, когда получат приказ вооружиться и идти на штурм города.

Козимо покачал головой. Горло его судорожно сжалось.

– Вот-вот, мне тоже стало плохо, когда я себе представил это, – проговорил Ансельмо, словно прочитав мысли старшего друга. – И знаете, что в этом самое ужасное? Я пришел к выводу, что Джакомо и сам убежден в правоте собственных слов. Послушать его, выходит, что он не просто морочит голову своим сторонникам, чтобы достичь какой-то своей корыстной цели. Нет, он и сам верит, что Господь доверил ему миссию освободить город от «мусульманской и иудейской нечисти». Вы даже не подозреваете, насколько убедительным он был. Настолько убедительным, что даже я чуть было... – Ансельмо закрыл глаза.

Козимо медленно кивнул:

– Отчего же, догадываюсь. Из всех причин, по которым когда-либо развязывались войны, фанатизм – самая страшная. Страх можно утихомирить, голод, жажду, недостаток земель, даже алчность можно рано или поздно удовлетворить, но огонь фанатизма, все пожирающий вокруг себя, будет полыхать, пока не выжжет все до основания и ничего не оставит, кроме пепла. – Козимо помрачнел, представив себе, какую картину будет тогда являть Иерусалим и что станет с его жителями. – Тебе нечего стыдиться за свою минутную слабость. Вместо того чтобы примкнуть к крестовому походу Джакомо, ты, слава Богу, здесь. Тебе удалось устоять перед его колоссальной силой внушения. И это самое главное.

– На сей раз у нас должно получиться, Козимо, на сей раз мы должны покончить со злодеяниями проклятого мерзавца. Нельзя допустить, чтобы он опять улизнул от нас.

– Несомненно, ведь это и есть наша цель. Завтра осмотрим место собраний и поищем какие-нибудь следы, которые, быть может, приведут нас наконец к его прибежищу. Или к тайнику, где он прячет оружие для своего крестового похода.

Ансельмо скептически покачал головой: