Он увидел маленький островок, поросший деревьями, заросший кустарником. Он вспомнил, что читал, будто там тоже стояли беседки из алебастра и розового дерева, где музыканты играли на флейтах, пипах и барабанах, пока лодки с придворными лениво плавали по озеру, взад и вперед, взад и вперед, и свечи плыли по вечерним водам.

Он уловил аромат духов у себя за спиной. Он не должен был его почувствовать. Ветер дул ему в лицо.

Он так никогда и не понял, что заставило его не оборачиваться. Может быть, дело было в этом: ветер дул ему в лицо, но он почувствовал запах. Нечто неестественное. Ему следовало обернуться, ему следовало обнажить меч.

Он сильно вздрогнул. Потом застыл в неподвижности, глядя на воду, но ничего не видя, в ожидании. Волосы у него на затылке встали дыбом. Он услышал на тропинке шаги. Музыка прошлого больше не звучала. Он не знал, что это за аромат, но здесь была женщина.

Он боялся.

Она сказала:

– Я позволила тебе увидеть меня в лесу. Дала тебе возможность вернуться, уехать к людям. Ты вместо этого пришел сюда. Ты сделал выбор. Я люблю, когда мужчина так поступает.

Она говорила тихо, медленно, невероятно соблазнительным голосом. У него пересохло во рту. Желание окатило его приливной волной, гораздо более мощной, чем любой прилив в бурном море. Он не мог говорить.

«Дайцзи, – подумал он. – Женщина-лиса».

Это Цзыцзи боялся всех лисиц, сказок о дайцзи, которые могли превращаться в женщин и губить мужчин.

– Я знаю твое имя, – прошептала она, словно выдохнула.

Ее голос словно ласкал Дайяня. Он проник в него, окутал его, словно уверенные пальцы нашли его мужское естество. И в нем он услышал, был уверен, что услышал, зарождение желания. Его собственного желания.

Он не обернулся. Легенда гласила, что они не могут тебя заставить. Они могут заманить тебя, завлечь. Ты идешь к ним, тебя влечет желание. Как может мужчина ответить на это «нет»? Им ответить? Они бессмертны или почти бессмертны. Они разрушают тебя любовью в облике женщины, бесконечной, губительной, оставляющей после тонкую, пустую оболочку того, кем ты был. И ты возвращаешься в свою деревню, в город, на ферму и обнаруживаешь, что прошло сто лет или еще больше, что все, кого ты знал, умерли, а мир изменился.

Он услышал еще один ее шаг. Она стояла прямо у него за спиной. Он ощущал дыхание на затылке, теплое, как приглашение в летних сумерках. Он дрожал. И упорно с отчаянием смотрел на воду, на остров.

Она прикоснулась к нему. Он закрыл глаза. Одним пальцем провела вниз по его спине. Потом вернула палец на затылок, потом, медленно, опять спустила вниз.

Дайянь заставил себя открыть глаза. Он продолжал стоять лицом на запад, к воде, к заходящему летнему солнцу, но почти ничего не видел. Он испытывал страшное возбуждение, плоть его восстала – способ облегчить вожделение. Он сейчас обернется к ней. Как можно этого не сделать? Он погиб. Он сейчас погибнет.

Ее аромат окружал его. Он не знал, что это за аромат. Он почти чувствовал его вкус, ее вкус. Ее прикосновение возбуждало его так, что меркли все прежние представления о желании. Оно рождало нечто, похожее на безумие, на голод. Они были здесь одни, у вод озера Ма-вай, где так долго властвовали музыка и любовные игры.

Он произнес, с большим трудом подыскивая слова:

– Дайцзи, богиня, у меня есть задачи в этом мире. В… в этом времени.

Она рассмеялась низким, горловым смехом.

Его звук лишил его сил. Ноги ослабели. Он подумал: «Я могу упасть». Она дотронулась до его волос под черной, приколотой шпильками шляпой на голове. Она была здесь, прямо у него за спиной, и он понял, что это ее запах, а не духи. Он повернется, яростно обнимет ее и…

– У каждого мужчины есть задачи, – ответила она. – Я повидала стольких из вас. Возможно, я даже видела тебя раньше. Мне восемьсот пятьдесят лет. Я бывала далеко на юге и на западе. Я была у рек и у гор. Одни мужчины выполняют свой долг, другие бегут от него. Все это не имеет для меня значения.

– Богиня, я не хочу бежать от своего долга.

Он снова ощутил на затылке ее дыхание. Она сказала, словно размышляя:

– Я могла бы позволить тебе вернуться к нему, потом. Я могу это сделать.

Он снова закрыл глаза. Им нельзя доверять, дайцзи. Они не принадлежат к миру людей, только иногда пересекаются с ним, как дороги, встретившиеся в темноте.

– Богиня, я боюсь.

– Я не богиня, глупый человек, – пробормотала она и опять рассмеялась.

– Для меня ты богиня, – с трудом выговорил Дайянь.

– Правда? Откуда ты знаешь? – прошептала она. – Ты не целовал мои губы. Не смотрел в мои глаза, чтобы понять, что мне нужно. Не видел мое тело, которое я надела для тебя, Жэнь Дайянь. Не вкусил того то, что я тебе дам.

Она должна носить красное – дайцзи всегда носят этот цвет. Ее ногти должны быть красными, ее губы…

Он не может не обернуться, не прижать ее к себе, так надолго, как она прикажет – на годы, десятилетия, возможно, навсегда.

«То, что мне нужно».

Здесь для него все кончится. Ослабевший от желания, обескровленный им, он все же проклинал свою глупость. Ему следовало ехать дальше вместе с солдатами. Он был среди людей, они его охраняли. Ему следовало понять тот всплеск цвета в лесу, во время дождя. Это был оранжевый цвет. Цвет тигра, да, но также цвет лисы.

Синань так близко, всего лишь дальше по дороге, полдня езды на хорошем коне. Двор императора так легко ездил сюда и потом отсюда. И все-таки город – мир – казался таким невообразимо далеким. Он остался позади, когда он съехал с дороги.

Такое могло случиться. Вот почему нельзя покидать дорогу.

Он осознал, что птицы сейчас не поют. Смолкли ли они в тот момент, когда появилась дайцзи, когда он ощутил ее аромат у себя за спиной, против ветра? Птицы должны бояться лисы, чувствовать сверхъестественное, когда оно появляется.

Он был один. В этом месте и в мире. Не было у него никакого якоря, кроме чувства долга, его глупого, тщеславного предчувствия своей судьбы, с детства. А что может это чувство против нее, против этого внутреннего прилива, когда она – это она, и пришла за ним сюда, сегодня, к этому озеру?

Ему надо было ехать в Синань. В огромные, осыпающиеся руины древней столицы, где еще есть люди, которые тебя окружают, шум, суматоха, хаос, защита, где и сейчас, сегодня…

Он перевел дыхание.

Где и сейчас…

И вот так он нашел свой якорь, среди жара и силы мира духов, среди опаляющего желания, среди волн, захлестывающих его снаружи и внутри. По-видимому, одного долга недостаточно. Необходимо нечто большее, каким бы оно ни было невероятным – или неприемлемым. Человек бросает свой якорь в мире смертных, там, где он его нашел, если нашел.