Он был могуч, он был величав и потрясал своими масштабами. Теперь это была уже огромная оранжевая стена, простирающаяся налево и направо через весь лес. Исполинская пелена неотступно и беззвучно следовала за нами и деревья уже тонули в ней целиком, с верхушками. И уже не было видно неба там, где пространством овладел „туман“. Трудно было оценить его размеры — он напоминал какую-то зловещую, непрерывно катящуюся волну. Волну без начала и конца. И он вселял еще больший ужас, чем в первые минуты своего возникновения. Нас отделяло от него всего не более ста метров.

Мы полежали с минуту, затем сели и втроем осушили фляжку Березина. Надо было искать брод.

— Командир, — послышался голос Прохорова. — Сказать что-то надо…

Он повернул в мою сторону свое восковое лицо. Я поднялся и приблизился к носилкам.

— Ближе, — попросил он, и я наклонился к самым его губам. — Я знаю, что делать, командир, — прошептал Прохоров. — Дай мне пистолет…

Я даже отпрянул. Его холодные вялые пальцы взяли мою ладонь.

— Мне нужен пистолет, — проговорил он по-прежнему шепотом. — Слышите, Иван Константинович?.. Я все понял. Это будет правильно. Я знаю, что так надо…

— Что ты несешь?! — прошипел я на него. — Чтоб я больше ничего подобного не слышал, ясно?!

— Дайте мне пистолет, — повторил Прохоров, глядя мне прямо в глаза. — Надо торопиться.

— Не выдумывай, я сказал! — строго бросил я, ощущая поползновение мурашек на спине. — Мы идем искать брод, а ты полежи. — Пошли! — я махнул рукой Березину и Холодову.

Они вскочили и мы шагнули к воде.

— Стойте!.. — слабо выкрикнул Прохоров. — Куда вы все?

— Мы быстро, — сказал я ему. — Брод найдем и вернемся.

— Не надо, — проговорил он изменившимся голосом. — Мне нужно сказать… Ребята!.. Командир!.. Я должен сказать… Останьтесь! Пожалуйста!..

Что-то не понравилось мне в его интонации. Она была и просящая и одновременно какая-то странная. Непонятная какая-то. Что-то поколебало меня, и тогда я совершил ошибку. Ее, наверное, очень легко было совершить в той ситуации, но я себя все равно не оправдываю. Это была моя ошибка. Что еще там у него на уме, мелькнула у меня тогда мысль, и сказал Березину:

— Ладно, Саня, останься с ним. Мы вдвоем справимся. Если что, я позову.

Березин молча и слегка недоуменно пожал плечами и остался. Мы с Холодовым оправились на поиски брода.

Сначала я раздобыл себе и ему по длинной суковине, чтобы можно было прощупывать дно. Затем мы разбрелись вдоль берега. Я оставил его ближе, а сам отошел метров на двадцать. Я ходил по воде, тыкал палкой в ил и затылком ощущал, как оранжевый „туман“ подползал все ближе и ближе. Повсюду царила эта необычная тишина, так внезапно охватившая лес. Ничего не было слышно, кроме плеска воды под ногами. Может быть, благодаря этой тишине, я и услышал спустя некоторое время короткий, отдаленный и приглушенный звук. Странный звук. Я замер и взглянул в сторону Холодова. Он тоже стоял неподвижно с палкой в руке в полутора десятках метров от меня и смотрел куда-то назад.

И тогда что-то оборвалось у меня внутри. Отшвырнув палку в сторону, я выскочил из воды и гигантскими прыжками устремился туда, где мы оставили Прохорова и Березина. Холодов тоже выбрался на берег и побежал в ту же сторону. Мы примчались на место почти одновременно. И одновременно застыли, потрясенные тем, что предстало перед нашим взором…»

Когда дом Чистякова стал заметен в глубине переулка, Лыткин вдруг начал нервничать. Его шаги стали дергаными, он то и дело замирал на ходу, беспомощно крутил головой по сторонам и вглядывался в окружающую темноту. Артем, как ни в чем не бывало, шел впереди, метрах в пятидесяти, не оборачиваясь назад и не меняя темпа ходьбы. Казалось, что, начиная с того самого момента, как они вышли из Лыткинского дома, Артем тут же обо всем забыл. Он просто шел своим путем, ничуть не обращая внимания на Лыткина, плетущегося позади на указанной дистанции.

— Чего он башкой-то вертит, идиот… — зашипел Кирилл. — Сорвет же все к чертям… Ну, вот опять встал!

Словно услышав за несколько десятков шагов недовольный шепот Кирилла, Лыткин перестал крутить головой и после некоторой заминки продолжил движение. Кирилл махнул Сергею рукой, и они перебежали от угла пятиэтажки к деревянному забору, тянущемуся вдоль переулка. Они укрылись за свисающими из-за забора ветвями дерева и прижались спинами к доскам. Кирилл, вытянув шею, сообщил:

— Артем уже подходит к дому.

— Филина видишь? — негромко спросил Сергей.

— Вижу… Они уже там. Рукой, вроде, машут.

— Кир, а что там было в записке, которую Артем принес? Как-то в спешке все…

— Чтоб взял деньги, — проговорил Кирилл, не поворачиваясь, — Чтоб шел за парнишкой до дома. А там, значит, ждать указаний… Все, погнали!

Друг за другом, прижимаясь к забору, они торопливо стали передвигаться вперед, стараясь ничем себя не обнаружить. Метров через сто они достигли последнего мелкого проулка, в котором их уже ждали Барновский и Филин. Барновский отдувался после перебежек и вытирал носовым платком шею.

— Ну что, никаких хвостов?.. — вымолвил Кирилл, часто дыша.

— Мы не заметили, — произнес Филин глухо.

— Вот же, приходится на старости-то лет скакать по ночам… — тихо проворчал Барновский.

Потом он спрятал платок в карман и скомандовал:

— Ладно, все приготовились. Кирилл, глянь.

Кирилл, вцепившись в доски, осторожно выглянул из-за угла проулка.

— Так… — процедил он. — Артем, похоже, уже зашел… Объект стоит у калитки.

— Чего он стоит? — недовольно выпалил Филин.

— Мнется чего-то… В нашу сторону смотрит.

— Придурок, — сплюнул Филин. — Все же объяснили ему…

— Махни ему, — сказал Барновский. — Махни ты ему, господи!..

Кирилл стал махать рукой, приговаривая: «Давай, давай…» Прошло еще несколько секунд. Кирилл замер в напряженной позе. В этот момент Сергей остро ощутил ночную тишину, царящую в резервации. Не было слышно, почему-то, ни транспорта с Магистральной, ни составов с железной дороги, ни прочих звуков, обычно присущих дневной жизни. «Сумерки — это трещина между мирами» вдруг всплыла в памяти фраза из Кастанеды.

— Зашел, наконец, — бросил Кирилл. — Погнали, ага?

Все четверо, крадучись, по цепочке преодолели около двух десятков метров и столпились возле калитки Чистяковского дома.

Лыткин стоял один на пороге, втянув голову в плечи. Входная дверь оказалась заперта, окна, выходившие на эту сторону, были не освещены.

— Ну что? — приглушенно спросил Барновский сквозь щель в заборе.

— Сказал ждать и ушел… — жалобно произнес Лыткин.

— Кто сказал? Чистяков?