Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Комендантом Парижа Николай назначил генерала Гусейн-Хана Нахичеванского, и поставил перед ним задачу – любой ценой не допустить эпидемии. Любой – значит любой, вплоть до полного сноса города. Начинать, конечно, нужно с трущоб, самовольно заселённых всякими бомжами, а дальше уж как пойдёт. Вся городская недвижимость конфискована оптом, теперь это собственность казны Российской Империи, так что можно не церемониться. Пусть останется на этом месте маленький туристический городок – бывшая столица бывшей Империи исчезнувшей цивилизации, большего нам от Парижа не нужно. Всё, что не представляет исторической и культурной ценности – сносить без жалости, желательно, руками самих французов. Но не обязательно, в случае противодействия – можно и из пушек, даже культурные ценности. Жизни наших бойцов ценнее.
Генерал, граф Антон Иванович Демидов остановил наступление на линии Гавр – Амьен – Реймс – Нанси – Безансон. Никакой линии фронта перед ним не было, просто бойцы уже начали выдыхаться. От усталости увеличились потери, в том числе небоевые, а зачем нам это надо, мы никуда не торопимся. Война у нас запланирована до лета 1924 года, бюджетные планы и всякое такое, что без особой нужды лучше не ломать, даже с целью построения лучшего. Вот и пусть испанцы эту линию подержат, пока наши в отпуска съездят, демографию поправят. Ещё миллион русских через девять месяцев нам очень не помешает.
Да и в тылу бардак оставлять не гоже. Жуть, как эта Франция за десять лет одичала. Криминалом занимаются все, способные носить оружие, рынок весь чёрный, никто ничего (за очень редким исключением) не производит, убыль населения катастрофическая, по десять процентов в год – с сорока пяти миллионов в 1911-м, до восемнадцати миллионов в 1921-м, а за два года войны, наверняка ещё на треть сократилась, это позже посчитают. Конечно, большинство убывших не умерли, а уехали, но для Франции это потери всё равно безвозвратные, никто их них назад уже не вернётся.
Испания вернула половину своих войск (двадцать пять дивизий) из Центральной Америки, так что фронт есть кому держать. Хотя, какой там фронт, кому он теперь нужен – эшелонированная сеть блокпостов, глубиной двадцать километров, от диверсантов отбиваться. Скопления противника в полосе противостояния, глубиной до двадцати километров, немедленно накрывается артиллерией, а скоплением считается подразделение от батальона. Хорошая разведка, хорошая связь, хорошая артиллерия и хорошая авиация на подстраховке – вот и весь фронт.
Ситуация поменяется, когда на европейский театр прибудут войска Джона Першинга, которым надоело убиваться о Калифорнию. Естественную крепость Калифорнию, у которой вместо стен несокрушимые скалы Кордильерского хребта. В Калифорнии, янки потеряли ещё сорок дивизий, и даже президенту Дугласу Уайтфорту стало понятно, что без флота там делать нечего. В феврале 1923 года, активные боевые действия закончились, американцы начали переброску войск на восток, а японцы, получив ордена Республики Калифорния (свои-то им только после войны дают, по общим итогам), вполне довольные, отбывали в Австралию.
Экватор войны пройден. Англосаксы разыграли все свои козыри, теперь наша очередь.
В мае 1923 года, Михайловское артиллерийское училище закончил Великий Князь Иван Николаевич. Младший, Ванька. Закончил не лучшим на курсе, в отличие от старших братьев, хотя и мог. Умный, пожалуй, поумнее старших, хотя, как можно измерить умность?
Оценками по математике, или химии? Стишками складными? Иван Николаевич, вроде и Родину любит, никаких сомнений в том, что и жизнью за Россию пожертвует, и старших вроде уважает, светлейший князь Изюмов розгами прорастил в мозгах своего воспитанника нужные нейтронные связи в мозгу, причём задублировал все ответственные каналы.
Но всё равно, Иван живёт прежде всего для себя. И живёт в каком-то хаосе – сегодня ему одно интересно, завтра другое. На конюшне своей ночевать готов был, чтобы лично кормить-поить-чистить и навоз из-под любимых скотин убирать, а Олимпиаду выиграл – и как отрезало. Чемпионскую конюшню подарил приятелю, графу Александру Оскаровичу Гриппенбергу, и больше в неё ни разу не заходил. Отучился на хорошо. Показательно так, издевается стервец. Троллит, как сказали бы в двадцать первом веке. Ну-ну. Мы так тоже умеем.
– Подпоручик Иван Николаевич Романов.
– Я, ваше превосходительство.
– Вы назначаетесь заместителем командира шестнадцатой батареи ПВО Романова-на-Мурмане.
Хорошая батарея, в сорока шести километрах от города, командир – капитан Репьёв, своей фамилией характеру соответствует полностью.
– Есть, ваше превосходительство!
– Служите, подпоручик. Постарайтесь не осрамить фамилию.
Две недели своего законного отпуска, подпоручик, Великий Князь Иван Николаевич Романов, просидел в приёмной министра Двора и, а по совместительству личного секретаря Государя и Великого Хана по семейным делам – графа Прокопа Игнатьевича Вяткина.
– Пришла на тебя бумажка, Ванька. Завтра, в час по пополудни, Великий Хан тебя примет…
Граф Вяткин был детям Николая кем-то, вроде дядьки. Бывший денщик капитана 79-го Архангелогородского пехотного полка Николая Александровича Романова, потом его камергер, потом обер-камергер, теперь министр Двора, Всесильный граф Вяткин. Серый кардинал и всякое такое. В колдунов теперь просвещённые люди не верят, но они бывают. Магией графа Вяткина была его преданность. Прокоп даже семью заводить не стал, хоть и наблудил два десятка бастардов. Министр Двора, личный секретарь и личный казначей. Личный спарринг-партнёр Великого Хана в спортивном зале.
Ваньку (и старших, конечно) Прокоп Игнатьевич опекал с пелёнок. Все они, сопляками, бегали к нему, сетовать на жизненную несправедливость, с, поротыми Изюмовым, спинами и задницами.
– …десять минут, с двенадцати пятидесяти до тринадцати ноль-ноль, так что иди, готовься. Нытьё Государь даже слушать не будет. Придумай что-нибудь интересное. Соберись, тряпка. Смотреть на тебя стыдно. У мужика в приёмной две недели сидишь и не понимаешь, что эта приёмная специально для вас, дураков создана. Ты мне почти зять, Иван, поэтому я тебе по-отцовски советую – стань наконец настоящим князем, Ваня. С подпоручиком Государю разговаривать не о чем. Понимаешь?
– Да, понимаю. А как он там, вообще, дядя Прокоп?
– Да как и всегда – рычит