и не стала твоей женой? Не с чем сравнивать?

— Потому что тебя я люблю, — без лишних размышлений уточнил он, не сводя глаз с дороги. — Ты заведомо лучше любой женщины во всём. Я необъективен.

А вот ему не пришло в голову задавать подобные вопросы о Кирилле — раздосадовалась Юлька, подспудно обвиняя мужа в том, что он умней и лучше воспитан. Каковое преимущество — между прочим — мог бы и не выпячивать. Любящий мужчина просто обязан представлять женщине доказательства её превосходства во всём. Иначе он её плохо любит.

— Я и не спорю, — бессовестно ухмыльнувшись, прочитал Даян всё те же мелочные мыслишки любимой жены. — Ты умней, красивей и возвышенней в чувствах.

— Мерзавец! — хмыкнув, признала она поражение.

— Прости, забыл: ещё ты благородней и справедливей.

На руль рядом с «белочкой» приземлился где-то болтавшийся бронзовый шипастик. Покрутил носорожьей башкой, зыркая с одного «клиента» на другого. Погрозил обоим булавами и угомонился. Закрыв красные глазки-бусины, целиком отдался усыпляющей «рулевой» качке.

— А ещё? — своим самым вреднючим голосом потребовала Юлька комплиментов.

— Ещё ты талантливей, — для контраста принял Даян голос степенного старца, объяснявшего сопляку, отчего тот законченный болван. — Харизматичней, и чистокровней.

— В смысле? — чуток обалдела она, приготовившись парировать вовсе не эту шутку.

Вот вечно он так — досадливо ершилась, невольно надув губы. Мог бы на этот раз и не обескураживать женщину, которая мужественно борется с вернувшимся страхом за ребёнка. У неё в глубине души такая битва, что дым коромыслом. Даже Кирилл потребовал, чтобы она держала марку до конца — будь он неладен!

Хорошо им троим: уверовали в переселение душ, и в ус не дуют. А она, к вашему сведению, мать. И её малыша хотят убить. Всякие сволочи — зло выпучилась Юлька на ящерок.

И снова Даян прочитал мысли окрысившейся на пустом месте супруги. Демонстрируя неколебимое спокойствие и уверенность, усмехнулся: мол, угомонись, и жизнь наладится.

— Ни черта она не наладится, — так же демонстративно отвернувшись, процедила Юлька, и уставилась в окно.

Безликие ряды гордых могучих сосен уплывали назад. И больше не выглядели великанами, норовящими растоптать Тигра. Надменные мерзавцы подло уступали машине путь в гарантированно один конец. Куда некие придурки несутся чуть ли не с лозунгами…

— Мы не вернёмся, — снова и снова перечитывал муж её трусливые мыслишки.

Нарочно вытаскивал их наружу и давил, как поганых тараканов. Совсем, как в их занюханной квартирке в Дижоне — неожиданно пришло на ум Юльке. Которую толстомордый кичливый француз сдавал русским за несусветную деньги, на которые можно снять Версаль. Козёл облезлый! Всё норовил обслюнявить её похотливым взглядом поросячьих глаз.

— Даяш, всё изменилось, — пробурчала она под нос, вновь поворачиваясь к своему ненаглядному и самому надёжному человеку в жизни. — Ещё ночью всё было в порядке. А теперь мне всё страшней и страшней. Как будто мы сбрендили и добровольно лезем под гильотину.

— Tu es beau? — льстиво объявил степной рыцарь свою даму прекрасной.

Как всегда, когда норовил уклониться от супружеской обязанности «пожалеть и приголубить». Потомок кыпчакских налётчиков терпеть не мог слюнявых реверансов, на которые она пыталась его раскрутить. А ей надо! Она же не железная.

— У тебя ужасное произношение, — дежурно обругала Юлька его французский.

— А у тебя характер, — не заржавело за благоверным. — Я же сказал: будь рядом, и мы всё преодолеем.

Его отеческую нотацию оборвал сигнал Юлькиного смартфона. Ей отчего-то не хотелось за него браться: сердце чуяло беду. Рука сама попыталась задушить в кармане верещащего и вибрирующего провокатора.

— Ответь, — приказал Даян. — Это Севка. Или Кирилл. Все остальные контакты я отправил в игнор.

— Аспид, я не хочу знать ни о каких неприятностях, — со вздохом попросила Юлька, ответив на вызов.

— Даже о самых-самых? — деловито уточнил Севка, как-то непонятно хмыкнув.

— Что? — насторожилась она.

— Поздравляю! У нас теперь парочка бронзовых! — тоном зазывалы анонсировал сынуля.

— Ну да, — не поняла Юлька. — Пара. И что?

— Приплыли, — хмуро процедил Даян.

— Не ма, ты не поняла, — старался казаться безмятежно спокойным Севка. — У нас в Хаммере теперь два бронзовых летающих ёжика. И если батин дома…

— Он дома! — сухо заверил Даян, дав щелчка своему бронзовому тирану.

Шипастик, как сидел на руле, так и продолжил, иронично посверкивая глазками.

— Значит, и за мной пришли, — прилетел издалека вполне удовлетворённый голос Кирилла. — Так что мы не прощаемся.

И тут Юльку прорвало. Зажав рот ладонями, она зарыдала. Навзрыд — чего с ней сроду не бывало. Набить морду — как намеревалась — так никому и не успела: пружина стрельнула.

— Ма, ты чего? — недовольно прогундосил Севка из оброненного на колени смартфона. — Мы же ничего не можем изменить. Так чего теперь? Нет, я в ауте! — внезапно разозлился ребёнок. — Кирилл не ревёт, а она ревёт! По мне ты так не ревела!

— Захлопнись, — посоветовал наглецу Кирилл.

И они отбились. Юлька продолжила рыдать, дав себе волю на полную катушку. Раз уж прорвало — пускай всё выплеснется. Даян, само собой, ни в чём жене не отказывал. Только пристроил на коленях литровую бутылку с водой и принялся откручивать крышку, руля одной рукой. Что на хреновой таёжной заснеженной дороге не приветствуется.

— Дай, — буркнула Юлька в перерыве между всхлипами.

Отняла бутылку и выхлебала добрую треть.

— Правильно, — одобрил Даяша, даже не пытаясь скрыть издёвку в голосе. — Сколько вылилось, столько нужно и залить.

— Мерзавец! — с невыразимым облегчением выдохнула Юлька, оторвавшись от бутылки.

— Истеричка, — ласково парировал муж. — А будешь ругаться, поедешь в багажнике.

— Нам долго ещё? — спохватилась она, мучительно вспоминая, куда сунула влажные салфетки.

Лицо начинало пощипывать — требовалось срочно умыться. Машинально глянув под ноги, решила не интересничать. Плеснула из той же бутылки в ковшик ладошки и плюх в лицо — просто наслаждение. Так и умылась — в походно-полевых условиях. На коврике, понятно, намёрзнет, ну так сушить его не придётся. Хлопнуть о дерево — лёд сам отвалится.

— Приехали, — обрадовал степной чурбан, кивнув на горизонт.

Они и вправду приехали: приговорённые к смерти в приговорённое к затоплению село. Юлька невольно хмыкнула: вот уж воистину эпическое путешествие.

— А здесь неплохо, — оценила она масштабы и качество прежней заглохшей жизни, когда они проезжали по центральной улице.

— Это же не умершая деревенька, — согласился Даян, зорко оглядывая заброшенные дома.

Кое-где даже с заколоченными по традиции окнами.

— Отсюда бы люди уезжать не стали. Если бы не обстоятельства, — продолжал разглагольствовать муж, навевая какую-то незнакомую прежде печаль.

Юлька ощутила необъяснимую, но подлинную тоску: будто её саму вышвыривали отсюда — так сказать, из родного гнезда. Ей было жалко чужого погибающего на глазах села