В любом случае крайне недальновидно подходить к национальному и стратегическому интересу без учета косвенных последствий кризиса, а не только прямых. Попустительствовать наглой агрессии, даже если ее прямые последствия кажутся ограниченными, всегда опасно из-за того, что это создает прецедент. Вдвойне опасно, когда такая агрессия осуществляется в регионе, который находится в Европе, примыкает к границам стран НАТО да к тому же не отличается стабильностью.

Сейчас нередко забывают, сколько стран рисковали быть втянутыми в войны, развязанные Слободаном Милошевичем. Репрессии в отношении этнических венгров и других национальных групп в Воеводине грозили конфликтом с соседней Венгрией. Жестокости в отношении этнических албанцев в Косово вызывали негодование в соседней Албании и волнения среди албанского меньшинства в Македонии. Замыслы Сербии захватить или, как минимум, расчленить Македонию ставили это новое государство в череду тех, кому грозило уничтожение. А это, в свою очередь, не могло не затронуть старую союзницу Сербии — православную Грецию, которая всегда рассматривала Македонию с враждебностью хищника. Греция — не единственная страна НАТО, которая могла быть втянута в этот водоворот. Турция с ее историческими, культурными и религиозными связями с боснийскими мусульманами и почти двумя миллионами этнических боснийцев на ее территории испытывала справедливое возмущение происходящим в Боснии-Герцеговине. Совершенно ясно, что конфликт, который способен втянуть в себя столько стран, в том числе и ближайших союзников Запада, не может не затрагивать наших собственных национальных интересов.

Есть и еще одна причина, по которой разумная стратегия на Балканах должна предусматривать дипломатическую жесткость, убедительную угрозу применения силы и, в случае обострения ситуации, эффективную военную акцию: это характер врага. Любая мало-мальски обоснованная оценка личности Слободана Милошевича, целей, которые он преследует, и средств, которыми он располагает, показывает, что его нужно было остановить и, что не менее важно, его можно остановить.

Цели, которые он вместе со своим окружением поставил, хорошо известны. Сербы, несмотря на то что могут быть предельно двуличными при ведении переговоров, не прочь грубовато, но довольно откровенно похвалиться своими замыслами. Милошевич в совершенно убийственной манере сделал это прямо накануне массовых этнических чисток в Косово. Генерал Клаус Науманн, бывший председатель военного комитета НАТО, так передает содержание одного из разговоров.

Он [Милошевич] сказал нам: «Я решу проблему Косово раз и навсегда весной 1999 года»..

Мы задали ему вопрос: «Как вы собираетесь сделать это, г-н президент?»

«Мы поступим с ними так же, как с албанцами в Дренице в 1945 году»

Мы спросили его: Г-н президент, нам неизвестно, что вы сделали с албанцами в 1945 году. Не могли бы вы пояснить?»

«Это очень просто. Мы собрали их и расстреляли», — прозвучало в ответ[223].

Вторая часть оценки не менее важна. Сербская военная машина никогда не была такой сильной, какой ее хотели представить сами сербы и большинство международных наблюдателей. Ходит немало историй о том, как Тито с партизанами отвлекал на себя от 20 до 30 немецких дивизий во время Второй мировой войны[224]. Вместе с тем при проведении очевидной параллели из виду упускается тот немаловажный факт, что вооруженным силам Милошевича противостояли многочисленные и настроенные на решительную борьбу, хотя поначалу и хуже вооруженные отряды хорватов, боснийцев и косоваров. На этот раз именно сербы были оккупантами на территории других государств и находились в том же положении, что и в свое время немецкая армия. Вдобавок, югославская армия, которая, по некоторым оценкам, в начале конфликта была четвертой по численности в Европе, очень быстро стала страдать от дезертирства, упадка морального духа и потери огневой мощи в результате захвата вооружения или его уничтожения противником. Сербские полувоенные формирования, состоящие из так называемых «четников» на которые все больше опиралась регулярная армия, имели более сильную мотивацию, поскольку их питала примитивная ненависть к несербам. Однако они предпочитали насиловать и убивать гражданское население, а не сражаться с хорошо обученными профессиональными военными.

К этому я бы добавила еще одно соображение в поддержку необходимости проведения военной акции против Милошевича. Когда назревает угроза совершения ужасного злодеяния, а геноцид — именно такое злодеяние, Запад, в соответствии со своими моральными обязательствами, должен по возможности не допустить его или, если удастся, остановить. Это также может быть оправдано и с позиции широких национальных интересов. Но главное все же в том, что общество, где народ и политическое руководство перестают возмущаться при виде злодеяний такого масштаба, утрачивает человеческий облик. В некоторых случаях — а один из них, несомненно, Босния — наша совесть подсказывает нам, что положение, в котором оказались тысячи невинных мужчин, женщин и детей, не может продолжаться и не должно оставаться без внимания.

Подобные соображения — стратегические и моральные — вовсе не означают, что следует отказаться от критического подхода. Мягкость сердца не оправдывает размягчения мозга. Мы непременно должны оценивать, а если нужно и переоценивать с учетом ситуации, во что может обойтись для нас и наших вооруженных сил участие в конфликте. Сначала необходимо попытаться найти такие решения, которые не связаны с чрезмерным риском для наших людей, не забывая о том, что иногда осторожность не менее опасна, чем смелость. В случае военного вмешательства на Балканах, как, впрочем, и в других местах, мы должны продумать пути выхода из конфликта наряду с путями втягивания в него. Наконец, независимо от масштабов правонарушений, не стоит думать, что мы сможем исправить все и вся. Вместе с тем, я повторю, нам следует действовать предельно решительно и применять любую силу, которая потребуется для предотвращения, сдерживания или устранения зла.

Для каждого из нас, особенно для политических лидеров, крайне важно хотя бы раз в жизни физически ощутить реальность зла. Мы знаем, по крайней мере должны знать, что зло существует. Но лишь когда мы можем увидеть его, прикоснуться к нему и почувствовать, чем оно пахнет, как это случилось во время моего визита в сентябре 1998 года в Вуковар, что в восточной части Хорватии, зло принимает реальный облик, который уже невозможно забыть.

Моему визиту в Хорватию той осенью предшествовала целая череда сложных переговоров. В 1993 году мне заочно было присвоено звание почетного доктора Загребского университета за поддержку хорватов в их борьбе против коммунистического правления Белграда два года назад. Тогда мне пришлось отказаться от поездки в знак протеста против нападения хорватских экстремистов на мусульман в Боснии. На фоне одного из самых страшных эпизодов — резни в Ахмичи в апреле того года — мой визит мог быть воспринят Хорватией как свидетельство того, что мир не обратил внимания на подобное варварство. Хотя военные столкновения между двумя сторонами прекратились в следующем году, посещение страны выглядело неуместным вплоть до 1998 года.