— Что ж, забирайте все, — воскликнула она, повалившись в кресло.

Сарьетта уже пробовала отпереть ключом все шкафы поочередно. А г-жа Лекер ходила за ней с подозрительным видом, чуть не наступая на пятки, пока Сарьетта не сказала:

— Тетенька, вы же мешаете! Дайте мне хоть рукой пошевелить.

Наконец удалось отпереть шкаф, стоявший против окна, между камином и кроватью. Женщины ахнули. На средней полке оказалось около десяти тысяч франков в золотых монетах, аккуратно сложенных столбиками. Гавар предусмотрительно хранил свое состояние у нотариуса, а эту сумму держал про запас, «на тот день, когда гром грянет». Гавар сам торжественно заявил, что вклад в революцию у него наготове. Он продал кое-какие ценные бумаги и с особенным наслаждением любовался по вечерам этими десятью тысячами франков, которые представлялись ему лихими бунтарями. По ночам Гавару снилось, что у него в шкафу идет бой, гремят выстрелы, грохочет булыжник, вывороченный из мостовой, ему слышались неистовые вопли, торжествующие клики: это восстали против правительства его деньги.

Сарьетта протянула руки с радостным криком.

— Спрячь коготки, милашка, — хрипло сказала г-жа Лекер.

Сейчас она казалась особенно желтой в отсветах золота, которые мелькали на пятнистом от желтухи лице, отражались в глазах, воспаленных от подтачивавшей ее болезни печени. Мадемуазель Саже, привстав на цыпочки за спиной торговки маслом, в упоении старалась заглянуть в самое нутро шкафа. Г-жа Леоне вскочила с кресла, бормоча какие-то бессвязные слова.

— Дядюшка велел мне взять себе все, — отчеканила Сарьетта.

— А я, несмотря на то что ходила за этим человеком, я, стало быть, ничего не получу? — воскликнула консьержка.

Госпожа Лекер задыхалась; она оттолкнула их и, вцепившись в шкаф, заикаясь, твердила:

— Это мое, я его самая близкая родственница, а вы воровки, слышите!.. Уж лучше выброшу все за окно, а вам не отдам.

Наступило молчание; они настороженно посматривали одна на другую. Косынка Сарьетты совсем развязалась; молодая женщина стояла с открытой грудью, с влажными устами и порозовевшими ноздрями, прелестная и трепещущая жизнью. Г-жа Лекер насупилась еще больше, увидев, как красит Сарьетту алчное желание.

— Послушай, — сказала она упавшим голосом, — не будем спорить… Ты его племянница, я согласна поделиться… Мы по очереди будем брать по столбику.

Они оттеснили от шкафа консьержку и мадемуазель Саже. Первая протянула руку торговка маслом Столбик золотых монет исчез в кармане юбки. Затем взяла свою кучку золота Сарьетта. Они следили друг за другом, готовые ударить соперницу по руке. Раз за разом загребали золото пальцы: то отвратительные узловатые, то белые, гибкие и нежные. Тетка и племянница уже набили карманы. Когда в шкафу остался только один столбик монет, молодая женщина не захотела отдать его тетке, — ведь с г-жи Лекер начинался счет. Сарьетта быстро разделила оставшиеся деньги между мадемуазель Саже и г-жой Леоне, которые в нетерпении переминались с ноги на ногу, глядя, как тетка с племянницей загребают золото.

— Покорно благодарю, — проговорила консьержка, — пятьдесят франков за то, что я выхаживала его, поила липовым цветом и бульоном! А он уверял, что у него нет семьи, этот старый совратитель!

Госпожа Лекер настояла на том, чтобы они осмотрели шкаф снизу доверху, перед тем как его запереть. В нем оказались сплошь запрещенные политические книги, издаваемые за границей, брюссельские памфлеты, скандальные рассказы о доме Бонапартов и иностранные карикатуры, выставлявшие в смешном виде императора. Гавар порой доставлял себе изысканное наслаждение, демонстрируя наедине с кем-либо из друзей эту опасную литературу.

— Ведь он поручил мне сжечь свои бумаги, — заметила Сарьетта.

— Э, наплевать! Камин не растоплен, это долгое дело… Я уже чую, вот-вот нагрянет полиция. Пора смываться.

И все четыре отправились восвояси. Не успели они и спуститься по лестнице, как явилась полиция. Г-же Леоне пришлось вернуться и присутствовать при обыске; остальные три дамы, втянув голову в плечи, поспешили выбраться на улицу. Они торопливо шли гуськом; тетку и племянницу обременяла тяжелая ноша — битком набитые карманы. Сарьетта шла впереди; переходя на тротуар улицы Рамбюто, она обернулась и, умильно смеясь, сказала:

— Хлопает меня по ляжкам.

Госпожа Лекер ответила непристойной шуткой, которая обеих очень рассмешила. Они наслаждались, чувствуя, как тяжелое золото оттягивает юбку, прикасается к телу, точно горячие, ласкающие руки. Мадемуазель Саже крепко сжимала в кулаке свои пятьдесят франков. Лицо старухи было серьезно, она строила планы о том, как бы еще что-нибудь вытянуть из плотно набитых карманов, за которыми поспешала.

Когда они подошли к углу рыбного павильона, старуха сказала:

— Ого! Мы поспели вовремя. Вот и Флоран, сейчас он влипнет.

Флоран, в самом деле, уже вернулся после длинной прогулки. Он переоделся в своем бюро и приступил к обычным обязанностям, наблюдал за мойкой прилавков и неторопливо расхаживал по рядам. Ему показалось, что на него как-то странно смотрят; при встрече с ним рыбницы начинали шептаться и искоса поглядывали на него хитрыми глазами. Он решил, что затевается новая вылазка. В последнее время не было такого утра, когда бы эти толстые, страшные женщины оставили его в покое. Но, к своему удивлению, у прилавка Луизы Меюден он услышал слащавый голос старухи:

— Господин Флоран, вас только что спрашивал какой-то пожилой господин. Он ждет вас наверху, в вашей комнате.

Старая торговка сидела развалясь на своем стуле и смачно выговаривала каждое слово, упиваясь тонко рассчитанной местью; ее громадное, бесформенное тело тряслось от удовольствия. Флоран, еще не поверив ей, взглянул на прекрасную Нормандку. Но Луиза, окончательно помирившаяся с матерью, притворилась, будто ничего не слышала, открыла кран и мыла свою рыбу под струей воды.

— Вы это наверное знаете? — спросил Флоран старуху.

— Ну как же! Наверняка знаю, ведь правда, Луиза? — несколько крикливо ответила матушка Меюден.

Флорану пришло на ум, что посетитель явился, вероятно, в связи с предстоящим выступлением; он решил зайти домой. Уже уходя из павильона, он невольно оглянулся и увидел, что прекрасная Нормандка мрачно смотрит ему вслед. Он прошел мимо трех кумушек.

— А вы заметили, что в колбасной никого нет? — шепнула мадемуазель Саже. — Не такая женщина красавица Лиза, чтобы дать себя скомпрометировать.

И правда, колбасная опустела. По-прежнему дом был озарен солнцем, по-прежнему он сохранял свой ханжеский вид добропорядочного дома, благопристойно греющего брюхо под утренними лучами. Наверху, на балконе, стояло гранатовое деревце в полном цвету. Флоран, переходя улицу, приветливо кивнул Логру и Лебигру, которые, очевидно, вышли на порог погребка подышать свежим воздухом. Оба ответили ему улыбкой. Войдя в дом с черного хода, Флоран заметил в конце темного и узкого коридора бледную физиономию Огюста, которая тут же скрылась. Тогда Флоран вернулся обратно и заглянул в колбасную, чтобы проверить, не ждет ли его там некий пожилой господин. Но он застал одного Мутона; кот сидел на колоде; шерсть под мордочкой у него распушилась, усы топорщились, и он опасливо уставился на Флорана своими большими желтыми глазами. Когда Флоран, решившись все-таки, вошел в сени, в глубине, за занавеской стеклянной двери, показалось лицо красавицы Лизы.