пытавшемуся навредить королю. Кроме того, Людовику наконец-то удалось заручиться услугами Оде д'Эди, сеньора де Лескен. Видимо, устав работать на неблагодарных принцев, он охотно принял высокий пост и 80.000 крон, предложенные ему Людовиком, в дополнение к титулу графа де Комменж и членству в Ордене Святого Михаила. По словам Коммина, король знал, что "в Бретани не было ни разума, ни добродетели, кроме тех, что исходили от него".

Но в том году Людовик выиграл еще кое-что, более значительное. За некоторое время до этого мудрейший из советников, тот, кого однажды будут считать автором самого значительного прозаического произведения того времени, решил оставить фанатика войны и поступить на службу к мастеру дипломатии. В ночь с 7 на 8 августа, пока герцог Бургундский опустошал Па-де-Ко, Филипп де Коммин бежал из лагеря бургундцев и три недели спустя присоединился к королю в Ле-Пон-де-Се. Извещенный о его бегстве 8 августа, в шесть часов утра, герцог немедленно отдал приказ о конфискации его имущества[100]. Для Людовика победа, которую представлял собой приезд Коммина, была важнее любого успеха на поле боя. Он поспешил наглядно продемонстрировать ту благодарность, которую он испытывал к нему со времен Перона, и ту цену, которую он назначил за его будущие услуги. И действительно, король сразу же выдал ему 2.000 ливров и назначил камергером и королевским советником. Вскоре после этого он назначил Коммину пенсию в 6.000 ливров и подарил ему принципат Тальмон в Пуату, а также руку наследницы Элен де Шамб (сестры Колетты, любовницы герцога Гиеньского), отец которой, которому Людовик заплатил 3.000 экю, также подарил Коммину богатое баронство Аржантон. Именно под именем сеньора д'Аржантон Коммин стал известен своим современникам.

С этого момента между Людовиком и его новым советником завязалась дружба, которая продлилась до самой смерти короля, политическое приключение, ставшее впоследствии темой для "Мемуаров", которые император Карл V назвал "руководством для королей". Монтень сказал об этом труде:

Вы найдете в нем нежный и приятный язык, изысканную чувствительность, чистое повествование, в котором явно просвечивает добросовестность автора, свободного от тщеславия, говорящего о себе, и привязанности, говоря о других; его речи и увещевания сопровождаются больше добрым рвением и правдой, чем изысканным самодовольством…

Филипп де Коммин написал первую и самую большую биографию Людовика XI. Сотрудничество этих людей никогда не было сотрудничеством двух равных, поскольку король всегда оставался хозяином своей политики. Однако за те одиннадцать лет, что ему оставалось жить, большинство достижений Людовика несут на себе отпечаток их двойного гения.

Заслугой короля стало не только приобретение в том году лучших слуг его покойного брата, герцога Бретонского и герцога Бургундского. Герцог Карл понял, что в нападении на Францию не добился ничего славного. Правда, Эдуард IV, его союзник, готовился к вторжению на континент. Но что можно было успеть сделать за это время? Людовик начал понимать, как он может использовать его непомерные амбиции против самого герцога Бургундского. В перемирии, подписанном 3 ноября, Карл с гордостью назвал своими союзниками императора Священной Римской империи, королей Англии, Шотландии, Португалии, Кастилии, Арагона, Неаполя, Венгрии и Польши, Венецианскую республику, герцогов Бретонского, Калабрийского, Лотарингского, Гельдернского и Австрийского, Савойский дом и пфальцграфа Рейнского. Может быть, удастся поймать герцога Бургундского в ловушку его имперских мечтаний?

Однако в конце 1472 года в одной из баллад ситуация во Франции комментируется следующим образом:

Берри мертв,[101]

Бретань спит,

Бургундия с носом,

Король трудится.

Часть третья.

Плетение паутины

19. Германские дела

I

Внешне 1473 год, почти весь заполненный рутиной и тривиальностями, кажется незначительным в жизни Людовика XI. Поверхностному наблюдателю он, безусловно, кажется наименее волнующим и наименее важным годом его правления.

Повседневная жизнь Людовика была отмечена болезнью и горем, но и то, и другое он уже переживал раньше, и еще переживет в будущем. Долгие дни охоты, дождливые или солнечные, бесконечные беседы с близкими людьми, тяжелые поездки по дорогам Франции, уединенные размышления, торопливые обеды в деревенской хижине — все это уже было привычно. В управлении его королевством, это снова и снова один и тот же поток решений, которые получают конкретную форму во всевозможных указах, письмах, записках в его канцелярию, приказах капитанам, жалобах в Парламент и Счетную палату, отчетах в его добрые города — ничего, что, казалось бы, требует внимания историка. Его отношения с иностранными державами не привели к подписанию какого-либо важного договора, и если его деятельность в этой области была столь же интенсивной, как обычно, то его достижения были, по-видимому, настолько незначительными, что в своем труде Филипп де Коммин не счел нужным посвятить этому году более двух страниц. В Руссильоне положение короля резко ухудшилось, но, с другой стороны, он никогда не имел лучших отношений со своими германскими соседями. С Савойским герцогством и итальянскими государствами — которым он, как обычно, посвящал значительную часть своего времени — статус-кво оставался более или менее неизменным. Филипп де Брессе, его беспокойный шурин, теперь находился на его службе, а сестра короля, изобретательная герцогиня Иоланда, была пробургундски настроена, как никогда. Ему нравилось называть герольдмейстера Ордена Золотого Руна, Золотой изменой (Trahison d'Or, буквально Золотое Измена/Вероломство, каламбур от Toison d'Or, Золотое Руно). Он поддерживал связь со своим противником, королем Неаполя Ферранте, продолжал поносить венецианцев пикантными эпитетами, а если его отношения с миланским союзником, герцогом Галеаццо-Марией Сфорца, и ухудшились, то это постепенно происходило уже несколько лет подряд.

Однако, несмотря на рутинность, 1473 год стал решающим поворотным пунктом в надеждах, планах и судьбе короля. С этого года в его политике наметилось изменение стиля, которое стало результатом сочетания случайных событий, амбиций его врагов и его собственной проницательности. На самом деле, в течение этого периода Людовик готовился к будущему, закладывая основы предстоящих предприятий.

Где бы ни находился король — в своих покоях или на природе, — рядом с ним всегда были собаки. Очень элегантные, в ошейниках из ломбардской кожи, усыпанных золотом, его борзые получали самый деликатный уход: их лапы купали в горячем вине, их пищу готовили специальные повара, а их покровительство небесами обеспечивалась подношениями Святому Губерту. Любимого кобеля короля по кличке Мистодин, одевали в мантии и укладывали спать в кровать. Многие государи в Европе хорошо знали, что лучший способ угодить Людовику XI — это подарить ему охотничьих собак. Однако его вкус к охотничьим собакам становился все более щепетильным.

По крайней мере, именно это обнаружил Кристоферо да Боллате в июне 1473 года, когда сообщил