говорил о бесстыдстве этого заявления; вопрос о детях они запутывают то так, то эдак, при этом все они говорят разное, но все с одинаковым бесстыдством отрицают очевидные вещи.

3.7.17. Но об этом я подробно расскажу в последующих книгах. Точно так же они говорят и о различных страстях души, противореча и очевидности, и друг другу, и самим себе.

3.7.18. Я решил изложить все это в четвертой книге, поскольку эта третья разрослась из-за просьб друзей, полагающих, что не следует оставлять без внимания даже самое нелепое из написанного Хрисиппом, но необходимо опровергать все.

3.7.19. Я, со своей стороны, предпочел бы вовсе не вспоминать те слова Хрисиппа, которые он сам считал избыточными и сравнивал с речами школьного учителя или болтливой старухи. А все остальное я разделил пополам: в предыдущей книге я изложил самое надежное из всего, а исследовать вопросы о страстях души я решил в этой, третьей книге.

3.7.20. Итак, если Бог сохранит нас, разумеется, мы это сделаем. Поскольку мы решили напомнить в начатой книге все, что сказал Хрисипп, исследуя руководящую часть души в первой книге «О душе», то теперь подходящий момент соединить оставшееся с тем, что уже было сказано.

3.7.21. Итак, после приведенного ранее отрывка Хрисипп пишет: «Нижеследующие выражения также находятся в согласии с этим естественным убеждением. Мы говорим “я коснулся твоего сердца”, имея в виду душу, и “я касаюсь сердца” — не в том смысле, что кто-то вошел в нас, дотронувшись до мозга, внутренностей или печени, но в смысле приведенных выше выражений.

3.7.22. Ведь, на мой взгляд, именно такого рода выражениями пользуются, когда говорят “я касаюсь твоего нутра”, если обида проникла уж очень глубоко. Мы же используем слово “сердце” в смысле “душа”. Эти вещи станут ясными при более внимательном рассмотрении»[300].

3.7.23. Помимо того, что это рассуждение ничего не доказывает, но призывает в свидетели простолюдинов, оно еще и пытается доказать не то, что предложено для доказательства, но то, что страстная и неразумная, а вовсе не разумная часть души находится в сердце. Поэтому не следует подробно останавливаться на этих рассуждениях, так как содержащиеся в них нелепости подобны тем, которые я уже неоднократно здесь изобличал.

3.7.24. После приведенного выше рассуждения идет другое, в котором он истолковывает значение выражений «лишенный нутра» и «безмозглый»; об этом рассуждении уже было сказано достаточно.

3.7.25. После этого он пишет следующее: «Как раз в соответствии с этим естественным убеждением, как мне кажется, люди, особенно склонные наказывать других, стремятся “вырвать его” сердце; и когда они укрепляются в этом убеждении, они таким же образом относятся и к прочим внутренностям»[301].

3.7.26. Здесь опять Хрисипп каким-то образом не заметил, что доказал совсем не то, что собирался доказывать. Ведь угрожая кому-то, иногда говорят, что выбьют им глаза, или разобьют голову, или сломают ногу, и таким же образом говорят, что «вырвут сердце», что значит «убьют».

3.7.27. Но какое отношение это имеет к настоящей проблеме? Люди часто угрожают друг другу и уши отрезать, и нос, и на части порвать, или, например, у Поэта некая женщина произносит следующее пожелание:

«<Лютого мужа>, которого печень, если б могла я,

Впившись в грудь, пожирать, <отомстила б за то, что он сделал>»[302].

3.7.28. Итак, что же мы не считаем печень началом души, дражайший Хрисипп, имея свидетельство Гомера, такого поэта, которому было бы более справедливо поверить, чем простолюдинам? Вот что, помимо прочего, еще он написал о печени:

3.7.29. «Тития также я видел, рожденного славною Геей.

Девять пелетров заняв, лежал на земле он. Сидело

С каждого бока его по коршуну; печень терзая,

В сальник въедались ему. И не мог он отбиться руками.

Зевсову он обесчестил супругу Лето, как к Пифону

Чрез Панопей она шла, хоровыми площадками славный»[303].

3.7.30. Здесь поэт ясно показывает, что вожделеющая часть души находится в печени. Он говорит, что поскольку Титий хотел дерзко поступить с Лето, за это коршуны пожирают его печень, таким образом наказывая именно то, что положило начало дерзости.

3.7.31. Но здесь я одобряю Хрисиппа, сознательно умолчавшего о том, что опровергает его учение.

3.7.32. А когда он вызывает свидетелей, которые либо не сообщают ничего, либо свидетельствуют против него же, он, я считаю, не понимает, какое утверждение из какого следует и какое какому противоречит, как, например, в дальнейшем рассуждении, следующем за приведенным, где он говорит: «Очевидно, что переживания гневающихся людей возникают в области груди, равно как и переживания влюбленных; поэтому вожделение возникает именно в этих местах»[304].

3.7.33. По поводу каждого из таких изречений следует сказать: «Какое отношение, о Хрисипп, это имеет к разумной части, которой посвящено наше исследование?» Ведь вопрос был не в том, возникают ли у гневающихся или желающих страсти в груди или в области грудной клетки, но здесь ли находится разумная часть.

3.7.34. Далее он пишет так: «Как я сказал, все сказанное весьма хорошо подтверждают возникающие у нас вопросы по поводу словесных выражений и тому подобного. Ибо во всех отношениях разумно предположить, что там, где все это происходит, в этой же части происходит и выход разумной речи, и с помощью этой части мы говорим и размышляем»[305].

3.7.35. Ты пишешь правильно, о Хрисипп. То, с помощью чего мы рассуждаем про себя или размышляем в молчании, и есть разумное начало.

3.7.36. Но наш вопрос с самого начала состоял в том, головной мозг или сердце является мыслящим. Тебе следовало бы доказывать свой тезис, а не брать первую посылку, с которой согласны все, и считать, что сделал, таким образом, что-то новое для обнаружения искомого.

3.7.37. Разумеется, нет никого, кто не согласился бы, что руководящая сила души находится в том органе, с помощью которого мы исследуем и размышляем.

3.7.38. Но исследуемый вопрос состоит не в этом, а в том, является ли этим органом сердце, чего ты не доказал, поскольку ты не говоришь, что кто-либо, размышляя, ощущает движение в области сердца.

3.7.39. Однако в самом начале своего сочинения ты сделал такое заявление: «Таким образом, место явно ускользает от нас, раз у нас не возникает ясного ощущения о нем (как возникло о других частях) и не находится никаких знаков, на основании которых можно было бы вывести об этом заключение. В противном случае не возникло бы такого