ему о Грете и Невио, но ничто не могло сравниться с выражением его лица. Полный и абсолютный шок, и более того… удивление.

— Когда ты бросил меня, я носила в себе твоих детей, Римо. Ты бросил нас.

— Я думал, ты вернешься ко мне, — прохрипел он.

— Ты оттолкнул меня.

— Я освободил тебя.

— Я не была свободна, — прошипела я.

Как я могу быть свободной, когда его имя запечатлелось в моем сердце?

— Ты была беременна, — тихо сказал он.

— Я была беременна, живое напоминание о величайшем провале нашего Наряда, живое напоминание о чем-то темном и постыдном. Напоминание о том, что ты взял что-то из Наряда, взял что-то из меня. Все так думали. Моя семья и все остальные в наряде. Я знала, что рождение твоих детей разрушит все шансы, которые у меня были, чтобы найти свой путь обратно в наряд, обратно в свою семью. Я знала, что решу свою судьбу, если у меня будет твой ребенок. Будь я проклята, если проживу жизнь, полную жалости и отвращения.

Что-то промелькнуло в глазах Римо. Ужас, может быть, даже страх.

— Ты избавилась от детей.

И голос его дрогнул чуть-чуть. Жестокий, нерушимый человек.

Мой враг, мой похититель, человек, который забрал у меня все и, сам того не зная, подарил мне величайший дар.

Мне всегда было интересно, что нужно сделать, чтобы сломить Римо, и я поняла, что обладаю силой, способной сокрушить самого жестокого, самого сильного мужчину, которого я знала. Одно слово разобьет его. Это знание наполнило меня несравненной радостью не потому, что я могла сломить человека передо мной. Нет, потому что наши дети, даже не зная их, значили для него так много, что их смерть уничтожила бы его.

— О, Ангел, они послали тебя нанести последний удар? Скажи Данте, что он победил.

Я покачала головой.

— Нет, — сказала я тихо, потом еще свирепее, — Нет. Я не избавилась от детей, хотя все хотели, чтобы я сделала это. — Римо выдержал мой взгляд. — Как я могу избавиться от самого прекрасного создания, какое только могу себе представить? Грета и Невио чистое совершенство, Римо.

Он выдохнул, и взгляд в его глазах… Боже, этот взгляд. Этот жестокий человек украл мое сердце, и я позволила ему.

— Они похожи на тебя. Невио это ты. Все, кто его видит, знают, что он твой.

Римо улыбнулся самой мрачной и печальной улыбкой, какую я когда-либо видела.

— Ты пришла сказать мне перед смертью, что я никогда их не увижу? Ангел, я должен сказать, что ты жестче, чем я когда-либо мог быть.

Я переплела свои пальцы с его окровавленными, зажав лезвие между нашими ладонями.

— Наши дети совершенство, но здесь, в Наряде, они представляют стыд и бесчестье. Люди шепчутся за их спинами, называют их Фальконе, как будто это что-то греховное, что-то грязное. Наши дети прекрасны. — с каждым словом мой голос становился все яростнее.

— Они должны держать голову высоко, не стыдясь того, кто они есть. Они не должны кланяться, не должны жить в тени. Они должны править. Они Фальконе. Они принадлежат Лас-Вегасу, где их имена несут власть и уважение. Они должны править рядом с самым жестоким и храбрым человеком, которого я знаю. Их отцом.

Римо ничего не сказал, но выражение его лица заставило меня вспыхнуть.

— Насколько серьезно ты ранен? — прошептала я ему на ухо.

— Достаточно, — признался он.

Я кивнула, мое горло сжалось. Я потянулась к шприцу в кармане и вытащила его.

— Адреналин.

Римо раскрыл рот шире. Я ввела ему жидкость и он вздрогнул. Его зрачки расширились, когда он снова встретился со мной взглядом.

Мои губы слегка коснулись его губ.

— Насколько ты силен, Римо Фальконе?

— Достаточно силён, чтобы забрать тебя и наших детей домой, где вам всем самое место, Ангел.

Я улыбнулась. Я сунула нож под веревку.

— Поклянись, что не убьешь мою семью. Ни моего брата, ни моего отца, ни моего дядю. Поклянись нашими детьми, Римо.

— Клянусь, — пробормотал он.

Я перерезала веревку, когда услышал скрип двери. Я бросила нож в свободную руку Римо.

— Серафина, отвали от этого мудака!

Данило зарычал, схватив меня за плечи и поднял на ноги. Я повернулась к нему, врезавшись прямо в лицо.

— Не указывай мне, что делать. Я имею право быть здесь.

Данило тяжело дышал, грудь тяжело вздымалась. Я сделала шаг назад, снова приблизившись к Римо. Данте и мой отец вошли. В основном я заслоняла Римо от них, но это ненадолго.

— Ты не должна быть здесь, голубка. Это не для девушек, — мягко сказал папа.

Он все еще верил в мою невиновность, но Данте и Данило смотрели на меня более осторожно.

— Где Сэмюэль? — спросил Данте.

Я обхватила себя руками и засунула их под кардиган, пальцы сжали пистолет, пристегнутый к кобуре.

— Простите, — прошептала я и наставила на них пистолет.

Данте положил руку на пистолет на поясе, но не вытащил его. Отец и Данило совсем замерзли.

— С Сэмюэлем все будет в порядке. Он отключился за диваном.

— Фина, — сказал папа успокаивающим голосом. — Ты через многое прошла. Опусти пистолет.

Я сделала еще один шаг назад, отпуская предохранитель.

— Простите, — повторила я, сдерживая слезы, думая о Сэмюеле, о том, что он подумает, когда проснется. Боковым зрением я видела, как Римо перерезал последнюю веревку на лодыжке.

Данте выхватил пистолет, Данило тоже, но я загородила Римо от них. Они не станут стрелять в меня, даже теперь, когда я держу их на прицеле. Я была девушкой, которую нужно защищать. Я была их ответственностью и их неудачей.

Римо, шатаясь, поднялся на ноги позади меня, и Данило прицелился. Я выстрелила в него, ударив снаружи по плечу. Он ахнул, его глаза сверкнули на меня.

— Ни единого движения, — предупредила я. Римо, как обычно, не обращая внимания на меры предосторожности, навис надо мной.

— Мы только хотим уехать. Никто не должен пострадать, — прошептала я.

Римо потянулся за пистолетом, но я покачала головой.

— Спина, — ответила я. Его рука скользнула под мой кардиган и вытащила оттуда пистолет.

— Голубка, — прохрипел папа. — Ты ничего не должна этому человеку. Он изнасиловал тебя. Я знаю, что эмоции могут запутаться в такой ситуации, но у нас есть люди, которые могут тебе помочь.

Я грустно улыбнулась ему, а затем Сэмюэль ввалился внутрь, держась за дверной косяк. Я не осмелилась применить к нему большую дозу, чем было абсолютно необходимо; очевидно, этого было недостаточно. Он непонимающе уставился на меня, его рука с пистолетом безвольно висела на боку. Мой близнец, моя наперсник.

Большую