— Интересно, — говорит Декстер. — Сплошное невезение.

— Просто ужасное.

— И полковник оказался без средств, — констатирует Декстер. — И выбора у него не осталось.

— Совершенно верно, — согласно кивает Билл. — И что же он сделал, как вы думаете?

— Думаю, исчез. Подался в бега.

— Absolument![92]Спрятался где-то, на Бали или в Буэнос-Айресе. Либо еще где-нибудь. Кто знает, где может прятаться нелегальный торговец оружием от своего разъяренного поставщика, готового его убить? Но через несколько месяцев он сделал глупость — вдруг объявился на Брайтон-Бич. Вы знаете, что это за местечко?

— Да, это в Нью-Йорке. Там живут русские эмигранты.

— Exactement.[93]Ну так вот, он появляется на Брайтон-Бич или даже живет там, не важно. Мне неизвестны подробности, как и где он поселился. Но я знаю точно, что вечером в прошлую пятницу, примерно около одиннадцати вечера, он вышел из ресторана с двумя спутниками — мужчинами среднего возраста, как и он сам. Ресторанчик маленький, дешевый, его только местные посещают.

Билл отпивает еще глоток вина. Кейт отмечает, что Джулия к своему бокалу не прикасалась.

— Полковник никогда не отличался особой красотой. Но большую часть жизни обладал большими деньгами и властью и с такими активами вполне мог привлекать некоторых женщин. Или по крайней мере мог себе позволить дорогих женщин. А теперь, увы, ничего подобного. Ну так вот, он со своими такими же малопривлекательными приятелями выходит из ресторана на Брайтон-Бич-авеню и пытается подцепить парочку юных девиц, которые ждут такси, чтобы ехать на Манхэттен, в ночной клуб, где планируют как следует повеселиться и надраться за счет некоего менеджера хеджингового фонда, а потом переспать с профессиональными баскетболистами. Очень сексуальные девицы, всем заявляют, будто им уже исполнился двадцать один год. Что на самом деле означает семнадцать-восемнадцать.

— И полковник со своими приятелями — не их поля ягоды.

— Ага, они совсем из другой оперы. Но это очень настырные ребята и жутко желают потрахаться. Владелица ресторана наблюдает эту сцену из окна — как они пристают к девицам — и уже подумывает, не кликнуть ли на помощь официантов и уборщиков, а то и вызвать копов. И тут появляется белый микроавтобус. Открывается боковая дверь — а он еще и остановиться не успел, — и оттуда выпрыгивают двое парней в масках. Бах-бах, и оба приятеля полковника получают пулю в лоб, девицы с головы до ног забрызганы кровью. Они орут и визжат так, что за десять миль слышно. Владелица ресторана тоже орет и визжит. Жуткий переполох.

— А что полковник?

— Полковника бьют кулаком в морду, поднимают с тротуара, тащат к вэну и запихивают внутрь. Дверь закрывается, визжат по асфальту шины, и вэн исчезает в отдалении.

— Полагаю, номерных знаков на вэне не было.

— Rien.[94]

— И что потом?

— Потом ничего, ни в субботу, ни в воскресенье.

— Длинный же у полковника выдался уик-энд, — задумчиво произносит Декстер.

— Vraiment.[95]

— Что это ты, Билл, все по-французски изъясняешься? — перебивает его Кейт.

— Красивый язык.

— И что затем? — интересуется Декстер.

— Вот я и практикуюсь.

— Да нет, идиот, меня вовсе не интересуют твои упражнения во французском. Что дальше было с полковником?

— Ага, вас понял. Ну так вот, утром в понедельник огромный ретривер, спущенный с поводка на пляже Брайтон-Бич, отказался сходить с тротуара.

— Полковник нашелся.

Билл кивает.

— Без рук, — добавляет он. — Отрезали.

Кейт охает.

— Ноги тоже.

— Боже мой!

— От полковника остался один торс, приделанный к голове. А его глаза…

— Да?..

— Глаза у него открыты. — Билл отпивает еще глоток дорогого красного вина. — Вы знаете, что это значит?

Все знают, но никто ему не отвечает.

— Это значит, что его заставили смотреть, — говорит Билл. — Смотреть, как отрезают его собственные руки и ноги.

Декстер взглянул на написанную Кейт записку, потом ей в лицо, затем на часы. Было шесть минут пятого. Утро того дня, вечером которого они отправились в ресторан.

Кейт пыталась избежать этого объяснения или, скорее, с нетерпением ждала его, предвкушала, боялась, старалась забыть, и все это длилось долго-долго, наверное, целую вечность. И теперь, когда этот момент в конце концов наступил, она не удивилась, обнаружив, что по-прежнему не слишком хочет начинать малоприятный разговор. Не слишком хочет завершить ту часть своей жизни, когда этот разговор еще не состоялся. Не стремится выяснить, на что будет похожа ее жизнь после него.

Она медленно сошла вниз по лестнице. Прикусила губу, вдруг почувствовав, что вот-вот расплачется. В ее внутренних борениях перед этим разговором преобладали злость и страх. Но не печаль, не грусть. Однако именно печаль подавляла ее сейчас, когда решительный момент наконец наступил.

Что с ними станется после этого разговора? Будут ли они и дальше жить вместе? Или это уже все? Конец? И она вскоре упакует свои вещи, разбудит мальчиков, отвезет их в аэропорт, возьмет билеты на ранний утренний рейс, чтобы улететь… куда? В Вашингтон? А кто ей там поможет, в округе Колумбия? Кто выручит? Кому она сможет поплакаться в жилетку?

Декстер — это все, что у нее есть. Он был и остается всем в ее взрослой жизни. Она вспомнила, как возвращалась после очередного задания в Гватемале, сидя в ледяном чреве военного транспортного самолета, глядя на борт фюзеляжа, усеянного заклепками, осознавая, что на свете есть только одна вещь, только один человек, которого она хочет видеть в Вашингтоне.

Держась спиной к Декстеру, она вытерла глаза, остановила поток слез. Они надели пальто и сапоги и вышли на холодный, продуваемый ветром балкон, нависающий над черным глубоким провалом. Изнутри сюда доходил слабый свет, но его было достаточно, чтобы Кейт видела лицо Декстера: он уже понял, что происходит и о чем пойдет речь.

— Декстер, — сказала она и глубоко вдохнула, стараясь взять себя в руки, но не особо в этом преуспела. — Я все знаю про двадцать пять миллионов — или, возможно, пятьдесят миллионов — украденных евро. Я все знаю про номерные счета, про «Люкстрейд», про фермерский дом… Я знаю… Декстер, я знаю, что ты вовсе не консультант по вопросам безопасности компьютерных систем и ни в каком банке здесь не работаешь. И то, чем ты занимаешься, продолжается уже давно.