– Значит, эта горе-революционерка просила за свою деревню дураков? Ты пришла за правами Острогу по указке чужака?

Отвечаю спокойно:

– Нет. Ей неизвестно, что мы беседуем, неизвестно, что я приехала домой.

– Тогда зачем ты просишь признать Острог частью Нового Мира, Карамель? У этого есть какое-то объяснение помимо жеста доброй воли?

– Если бы ты видел Острог своими глазами…если бы видел дома, что построены на деревьях высотой как наши небоскрёбы (их кроны пугающе великолепны, в них прячутся крыши и люди), если бы видел солнце, покрывающее землю (оно не сокрыто пасмурным небом и грузными тучами), если бы видел россыпь звёзд в ночи (и это не подаренный дядей проектор). Сразу же передумал, я говорю серьёзно.

– Я не в том возрасте, чтобы гнаться за обманывающей своей внешностью обёрткой. Мне важны перспективы, гарантии. Будущее. В Остроге будущего нет – игра в революционеров не вечна.

– Знаешь, что мне не нравится? Позиция Нового Мира, в которой богатые не живут, а бедные не выживают. То утомительно.

– Критикуешь дающую тебе блага и удобства партию. Бьёшь по руке, что тебя кормит. И с каких пор тебя волнуют бедные…Ты, вдохновившись чьими-то речами, обманываешь саму себя: тебе нет никого дела до недостойных, тебя всегда интересовали исключительные люди, конкретные. Ты не должна просить за целый народ из-за одного к ним принадлежащего. Скажи, ты ведь с кем-нибудь познакомилась, прежде чем спуститься в Острог? Наверняка с молодым человеком…

– Какое это имеет отношение?

– Наверняка с ровесником, да? Теперь он кажется тебе ближе родителей, ближе семьи.

– В твоих словах нет смысла!

– Как и в твоих поступках, дочка. Сядь и подумай.

– Я думала всё время. Всё время, что стояла у тебя за спиной, у этого самого окна. Кажется, каждый день. Я думала над всем, чем ты кормил, и верила тому. Оно оказалось ложным.

– Не ложным, – сощурившись, поправляет отец. – Несколько иным. Правда, бывает, щипается. Ничего с этим не поделаешь. Поэтому я делал правду удобной для тебя. Той, которую бы ты приняла и которая сделала тебя лучше.

– Ты уже понял, что «лучше» и «идеально» не синонимы?

– Как тебе Сара? – перебивает отец.

Желает сменить тему? Как угодно! Задушу своей правдой:

– Она сказала, что любила тебя.

– Зашла с козырей…

– А ты её?

– Карамель, – спокойно улыбается отец, – я был молод и глуп (примерно, как ты). Это произошло в прошлом, там же и осталось.

– Не могу представить, как могло получиться, что вы были вместе, а в следующий миг она в психиатрическом отделении Картеля. И знаешь что? Правда мне неинтересна. Опасаюсь, что она потрясёт меня или обидит, испортит наши отношения, а я этого не хочу.

– Отношения портишь своими выходками ты, Карамель.

– На самом деле я не прошу ничего ужасного или неправильного. Дай огласке то, что всем и без тебя известно. Увековечь имя Острога, дай ему форму…

– Тебе известно, что в забытье без причины не отправляют?

– Известно. А то, что случилось со мной?

– Эту ерунду, – говорит отец, подразумевая слив и порочащие статьи в Вестнике – мы бы решили в течение нескольких дней, и никто бы о ней не вспомнил. Но ты не пожелала – сама.

Он говорит серьёзно? Всё это можно было решить? Так просто?

– А Патруль Безопасности? Для чего он был на приёме Голдман в «Фалафели»?

– Не забывай, в каком мире ты живёшь.

– Идеальном?

– Прекрати язвить, дочка, я пытаюсь помочь, донести правду. Патруль Безопасности не шёл за тобой – он охранял тебя. Поступило предупреждение (это опасение с моей стороны), что тебе хотят причинить вред иные. Так и вышло, не находишь?

Нет.

Нет, не может быть.

– И раз уж у нас время откровений, я признаюсь, – кивает отец. – Ту запись…хронику из Картеля, с нашей общей знакомой в главной роли. Я её не смотрел. Этого видео никогда не было у меня на компьютере – кто-то прислал файл. Я открыл его, узнал Сару и, всё бросив, ушёл. Ты зашла в кабинет не в то время.

Не может быть.

Обманывает ли отец?

Дядя велел никому не верить, кроме семьи…но не семья ли собрала вокруг меня наибольшее количество секретов? И где сам дядя? Вновь пропал, вновь замолчал. Каким сторонним бизнесом (он законен?) занимается Голдман, если не позволяет задавать лишние вопросы даже членам семьи? Отстранённо спрашиваю о местонахождении дяди и его отношение к происходящему.

– Золото отправили пожить к нему, пока всё не уляжется, – говорит отец.

– Пока все не забудут о существовании старшей дочери Голдман?

– Пока взорванное Здание Комитета Управляющих не перестанет полыхать, как минимум. К этому ты тоже имеешь отношение?

Отрицательно качаю головой. Отец вздыхает:

– И на том спасибо.

– Знаешь, – признаюсь в глубоко запрятанных, а может явившихся совсем недавно мыслях, – я всё думала…не затрави мы южан и остроговцев, не загони их в жесточайшие рамки – может, они бы не устроили тот теракт и не взорвали мост, по которому шёл Бес.

Отца не трогает – что ему свойственно – ни единая эмоция. Скупое лицо отвечает:

– Зря ты об этом думала – лишь потратила время.

Что.

– Мост бы взорвали в любом случае, – продолжает отец. – Не по той причине, а по иной – всё равно, в этом природа людей недостойных, находящихся ниже нас, нами же по той причине отторгнутых. Их жадные рты заглатывают всё, но всем они к прочему недовольны. Мост могли взорвать за неделю до прогулки Беса, через год или десять. И, прости, что признаюсь в этом, я благодарен, что там оказалась не ты.

– Хочешь сказать…

Нет, отец не может быть жесток настолько.

– Да, хочу, – резко отвечает он. – Ты – старшая в семье, ты – наследница Голдман. И ты – моя любимая дочь. Если бы требовалось выбирать… – отец делает глубокую паузу, – моё решение тебе известно. И так бы поступил каждый в семье Голдман. Оттого твоё предательство горчит ещё больше, но мы не в обиде. Ты ищешь себя. Каждый из нас искал – разными путями, разными возможностями. Обретал одни убеждения, предавал другие. Наращивал принципы. Ошибался, но ошибки покрывал пришедшим опытом. Но пока ты в поисках себя, постарайся себя же не потерять, ладно?

– Ты не злишься?

– Нет, ты же моя дочь. Моя кровь.

– А Бес? – утверждаю я, всё ещё не в силах принять слова отца. Да, они зверски пощипывают моё эго, возносят и без того соседствующую с пиком Здания Комитета Управляющих самооценку, но…мы говорили не о чужих людях, не о незнакомцах. А к младшему брату я испытывала тепло и привязанность.