А: Многие считают, что все это Борис делал только для своего удовольствия.

Ш: Я не могу забыть организацию “Единства”, потому что принимал в этом участие. Я помню, как Лужкову с Примаковым присягнули все губернаторы страны, и он, практически больной человек, собрал тех, кто не присягнул. Наздратенко, Горбенко, Руцкой – на тот момент это был отстой политического общества в России. И он из этого отстоя сделал партию, которая выиграла выборы и победила. Это единственный, наверное, случай, когда он мог что-то делать ради идеи. В основном, ты прав, он делал только ради своего удовольствия, только в личных интересах. Любой вопрос, который мы рассматривали, он так или иначе примерял к себе.

А: Меня еще ужасно раздражала его безответственность.

Ш: Безответственность была на грани. Я сам человек обязательный, и я помню: в этом доме приемов на Новокузнецкой каких только лиц я не видел, как они сидели, терпеливо его ждали. А он разыгрывал спектакль. Чем важнее был человек, тем ему приходилось дольше ждать, чтобы Борис показал свою важность. Он это делал специально, в том числе сам из-за кулис иногда подглядывал.

А: Была история: я сидел у него в кабинете, и тут приходят и говорят, что приехал Лебедь. Он подошел к щелочке, поглядел, сказал удовлетворенно: “Сидит, ждет, пусть еще посидит”.

Ш: Да, я помню несколько таких случаев. Не хочу называть фамилии действующих лиц, но я помню, были очень высокопоставленные люди, и в погонах. Березовский специально их выдерживал, чтобы повлиять.

А: Связка между бизнесом и властью – во многом продукт второй половины 1990-х. Я бы сказал, что ситуация поменялась кардинально после выборов 1996 года, где возникли обязательства власти перед бизнесом, который помог Борису Николаевичу остаться президентом.

Ш: Ну, тогда все участвовали в этой предвыборной кампании, я тоже участвовал.

А: Юра, а как вообще тебе виделось будущее – у тебя была какая-то модель мира? Вот честно, я, в принципе, считал, что Россия идет в сторону демократического, патриотического общества, по европейской модели. Оказалось, что это не совсем так. Моя модель оказалась наивной. А у тебя было представление о том, как все будет?

Ш: Да, я всегда старался найти себе бизнес, который связан с заграницей. Подспудно я не верил, что Россия встанет на нормальный, демократический путь развития. Я советской власти как-то всегда изначально не доверял.

А: Тогда ведь советской власти не было?

Ш: Я образно говорю – я не верил вот этому коллективу чиновников, который собрался и делит Россию, с этим менталитетом. Я не верил, что это быстро пройдет. У меня было чувство опасности по отношению к власти. А когда был Борис Николаевич, такого чувства не было. Я не боялся, потому что не было такой опасности, но я чувствовал, что нужно покупать что-то, связанное с заграницей, какую-то нефть, какие-то металлы.

А: Ты лучше чувствовал свою страну, чем я.

Ш: Может быть, я не знаю… Может быть, мама моя так меня учила всегда.

А: Моя мама тоже меня учила. Моя мама очень осторожно относилась к перспективам нашей страны. Но чему-то недоучила, возможно.

Ш: Моя мама говорила: “Не ходи даже в ЖЭК по повестке”.

А: Я, кстати, это все время цитирую…

А: У вас с Березовским, по-моему, самая интересная история была с газетой “Известия”.

Ш: Ой, это была особенная история! Был такой момент, году в 1995-м[129], когда не было дня, чтобы “Известия” не выходили с ужаснейшей статьей про Березовского. Маленькая или большая статья, и везде его обличали. Помнишь этот момент?

А: Я, честно говоря, не помню, какой это был год, но в какой-то момент Голембиовский активно искал защиту. Он действительно нападал на Березовского, и я думаю, что ему всячески грозили. Расскажи об этом.

Ш: Был официальный визит Бориса Николаевича Ельцина, а Березовский был в делегации. Он мне позвонил и говорит: “Юр, ты мне срочно нужен, я еду в аэропорт, поезжай со мной по дороге до аэропорта”. Я помню, что мы ехали в Шереметьево-2, и он в машине говорит мне такое: “Слушай, ты мне должен помочь. Ты же знаешь каких-то бандитов?” Я говорю: “Ну, кого-то знаю, конечно”. У меня ресторан “Садко”, приходили все время, такое время было, нельзя не знать. Он мне говорит: “Ты мне должен помочь. Ты должен убить Голембиовского”.

Я, конечно, потерял дар речи. Единственное, что я ему сказал: “Боря, почему я?” Я так растерялся, что не знал, что ответить. Я как-то не был связан с криминальным миром, нормальный бизнесмен, на лице у меня тоже вроде не написано, что я какой-то бандюган. Может быть, у него было такое впечатление, что я молодой, дерзкий, наглый, достаточно жесткий…

А: Чтобы убить Голембиовского.

Ш: Это был для меня шок. Я говорю: “Объясни мне, что случилось?” Он говорит: “Ну, ты же читаешь газеты, он каждый день меня мочит в «Известиях»”, – он так нервно говорил.

Я говорю: “Давай так: я Голембиовского убивать не буду, и вообще я как бы не по этой части. Для меня даже страшно подумать, чтобы лишить человека жизни, неважно за что. Давай по-другому: я постараюсь сделать так, чтобы вы с ним сдружились”. Он говорит: “Это невозможно”. Я говорю: “Ты лети в Финляндию, а я буду заниматься”.

И я помню, что потратил тогда на это много времени, несколько месяцев, мне помогал в этом Митволь, он с Голембиовским дружил. Конечный результат мы знаем: они подружились и даже потом вместе газету сделали. Но я был тот человек, который…

А: …Спас жизнь Голембиовскому.

Ш: В любом случае я постарался сделать так, чтобы они нашли общий язык. Дальше я не участвовал в их отношениях, понятное дело, но я их свел и приложил к этому максимум усилий. Вот такая история была.

А: Это очень русский диапазон: либо убьем, либо станем лучшими друзьями, будем вместе работать.

Ш: Нет, ты знаешь, это не русский диапазон. Мне кажется, это все-таки диапазон Бориса Абрамовича.

А: Он легко прощал. Себя прощал, но и других прощал. Я думаю, что он спокойно бы выпивал водку с теми, кто заказывал на него покушение. Он считал, что знает, кто его заказывал.

Ш: У Бориса была одна беда: у него не было каких-то долгосрочных планов. Был план на короткий промежуток времени. И что важно: он любую жизненную ситуацию, связанную с бизнесом или с политикой, рассматривал с точки зрения себя самого. Многие из его окружения, кто с ним имел дело, в том числе я, всегда ему говорили, что рано или поздно будет печальный конец. Нельзя рассматривать ситуацию только с позиции выгоды для себя: когда ты играешь, есть команда, надо думать о команде.