– Во дворце есть телекамеры?

– Нет. Абду их терпеть не может.

– Почему?

– Из апартаментов короля в гарем ведет старый тоннель. Он нужен для того, чтобы послать за женщиной или, напротив, тайно покинуть гарем.

– Им еще пользуются?

– Вероятно.А что?

– Просто изучаю пути отступления. А как насчет того, чтобы спуститься из окна дворца?

– Высота до земли шестьдесят или семьдесят футов. Кругом дворца скалы и море.

– В таком случае я предпочитаю гарем.

– Да, но если тебя там поймают, то кастрируют. – Адриенна сказала это отрывисто и резко, передавая Филиппу книгу. – Тебе следует основательно с ней ознакомиться, чтобы не оказаться в тюремной камере за то, что случайно тронешь женщину за руку на базаре или задашь неподобающий вопрос.

– Премного благодарен.

– Ты никогда не поймешь этой страны, Филипп. Ты будешь предоставлен самому себе, пока я буду находиться внутри, во дворце. Я пока еще не знаю, как буду поддерживать контакте тобой и как дам тебе знать, что дело сделано.

– Если ты вообразила, что я буду торчать в каком-нибудь жалком, душном отеле, пока ты будешь изображать принцессу во дворце, ты глубоко заблуждаешься. Я пойду с тобой.

Откинувшись назад, Адриенна ткнула пальцем в книгу.

– Тебе и в самом деле следует ее прочесть. Как только я окажусь в Якире, ты не сможешь сказать мне даже нескольких слов, не говоря уж о том, чтобы сопровождать меня во дворец. Это закон. Как женщине мне будет запрещено иметь контакты с любым мужчиной, исключая членов моей семьи. Если бы я была замужем, мне было бы разрешено общаться с членами семьи мужа.

– Мы найдем способ обойти этот закон. – Филипп полистал книгу. – И тебе придется любой ценой добиться для меня приглашения во дворец.

– Мое положение не дает мне права что-либо просить у Абду. Он обязан разрешить мне приехать, иначе он покроет себя позором. Но он вовсе не обязан удовлетворять мои просьбы.

– В таком случае тебе придется выйти за меня замуж.

– Не говори глупостей.

Адриенна поднялась, взяла кофейник и направилась в кухню. Филипп последовал за ней и начал копаться в холодильнике в надежде найти что-нибудь более привлекательное, чем сандвичи.

– Но сначала мне хотелось бы, чтобы ты познакомилась с моей матерью.

– Я никогда не выйду замуж.

– Ладно, будем жить во грехе, пока не появится первый ребенок, – легко согласился Филипп. – Но давай вернемся к нашему делу.

В морозилке Филипп обнаружил пинту мороженого и, разыскав ложку, начал есть из картонки.

– А что, если бы мы были обручены? Как отнесся бы к этому Абду?

– Я не хочу обручаться.

– Подумай о моем предложении, не торопись. В нем есть смысл. После всех этих долгих лет ты возвращаешься в Якир, чтобы примириться с отцом, прежде чем выйти замуж. Чтобы все это казалось убедительным, скажешь ему, что приехала домой по моему настоянию. Я буду рад сыграть роль надменного и высокомерного шовиниста.

– Она прекрасно тебе подойдет, – ответила Адриенна и задумалась. – Думаю, это может сработать. Пожалуй, это даже сыграет мне на руку. Отец непременно пригласит тебя остановиться во дворце, чтобы иметь возможность получше приглядеться к тебе. Он сочтет, что его одобрение для меня имеет значение. Если уж ты решил любой ценой попасть во дворец, ты можешь сослужить мне службу.

– Искренне благодарю. – Филипп ткнул Адриенну носом в картонку с мороженым. – А теперь почему бы тебе не попрактиковаться в роли тихой и покорной жены, пока я сделаю несколько звонков?

– Да я предпочла бы проглотить таракана!

– Ладно, будь по-твоему, но надеюсь, тебя не оскорбит, если ты поучишься кивать в знак согласия и ходить позади меня на расстоянии двух шагов?

– Я согласна играть такую роль не более двух недель. – Адриенна вытерла следы мороженого со своего носа. – Поэтому не вздумай к этому привыкнуть.

– Уж буду стараться.

– Кому ты звонишь?

– Мне надо потянуть за несколько ниточек, чтобы получить визу в Якир. А потом надо принять меры, чтобы слухи о нашей помолвке распространились как можно быстрее. Все для конспирации, ваше высочество.

– Я не выйду за тебя замуж, Филипп.

– И не надо. – Он уже собрался выйти, но повернулся к ней: – Еще вопрос. Если меня поймают в Якире, когда я буду заниматься с тобой любовью, что мне за это грозит?

– Ну, самое меньшее – тебя высекут кнутами из волоса верблюда. Но скорее всего нас обоих обезглавят.

– Хм-м. Это пища для размышлений.

Когда дверь за Филиппом закрылась, Адриенна покачала головой. Поглядев на кофейник, она отставила его в сторону. Уж если сейчас ей чего и хотелось, так это выпить. И чего-нибудь покрепче.

Рано или поздно любовь отомстит за себя.

Лорд Байрон

Так после всех бесчисленных утрат

Я становлюсь богаче во сто крат.

Шекспир. Сонет 119

Внизу простиралось Средиземное море с его глубокой сапфировой синевой, похожее на бескрайний ковер, и только несколько пятен нарушало это спокойствие и голубизну, а также точка суши – остров Кипр. Якир был уже совсем рядом. Скоро она окажется в родной стране, где не была более семнадцати лет. Адриенна откинулась в своем кресле. Рядом с ней, уютно устроившись на сиденье частного реактивного самолета, дремал Филипп. Пиджак, галстук и туфли были сложены на свободном сиденье, что давало молодому человеку возможность чувствовать себя комфортно. Его спутница, напротив, была полностью одета, бодрствовала и живо реагировала на все, что видела под крылом самолета.

После вылета из Парижа, как только самолет оторвался от земли, они занимались любовью. Адриенна предавалась этому занятию с какой-то отчаянностью. Ей была необходима дикая бездумная близость с другим человеком, так же как и успокоение и ясность духа, которые за этим последовали.

Семнадцать лет Адриенна готовилась к возвращению домой, строила планы мести, жила ради нее. И вот теперь, когда приблизилась к цели, ей вдруг стало страшно. Она не могла бы объяснить природу этого страха ни себе самой, ни Филиппу.

Где-то в глубине своего существа Адриенна хранила образ отца. Она помнила, что любила и очень его боялась. Отец возникал в ее памяти таким, каким был в те годы: атлетически сложенный, подтянутый мужчина с никогда не улыбающимся ртом и сильными красивыми руками.

Почти два десятилетия Адриенна жила по законам Запада, руководствовалась его традициями и верованиями. И ни разу не позволила себе усомниться в том, что во всех отношениях была женщиной Запада. Но глубоко запрятанная в ее сознании правда заключалась в том, что в ее жилах текла бедуинская кровь, и эта кровь могла проявить себя таким образом, что ни одна американка не поняла бы этого.