Это было время великого словоблудия! Партия стремительно теряла влияние в массах, в средствах массовой информации. Внутри партии, ее руководства образовались силы, которые не без успеха разрушали партию изнутри.

После каждого выступления против партии ее руководство сдавало позиции и продолжало беспорядочно отходить на не подготовленные заранее позиции, вместо того чтобы определить и занять какие-нибудь рубежи, задержаться на них, прийти в себя и после этого действовать.

Кто же виноват в том, что 19 миллионов членов партии за считаные месяцы превратились в толпу сбитых с толку людей? Далек от мысли утверждать, что эти 19 миллионов человек являются лучшими из лучших. Не тот критерий оценки людей, этот лозунг никогда не приносил ничего хорошего партии. Подчеркивая исключительность членов КПСС, он заранее обрекал их на отрыв от остальных советских людей, был оскорбительным для них.

Но рядовые партийцы здесь ни при чем. Подавляющая масса коммунистов от членства в КПСС никаких личных благ не имела. И что бы ни писали, ни утверждали — это правда. А вот «неудобств» было хоть отбавляй. Во времена, когда обстановка в стране была еще не расшатанной, от коммунистов требовали быть там, где наиболее трудно, показывать пример в труде, с них строже спрашивали за проступки, за нарушения. В годы репрессий пострадало больше всех членов партии. Значительное число коммунистов погибло в годы Великой Отечественной войны.

Одна из тяжелейших ошибок партии до самого последнего времени состояла в том, что она не пошла в массы, чтобы вместе с ними разделить тяготы обрушившихся на нас бед и находиться с народом в трагическое время. Связь с массами важнее любых программ. Именно в общении с ними родилась бы эффективная программа выхода из кризиса.

Партии не удалось отстоять практически ни одной ценности, которые до последнего времени считались неприкосновенными и которым мы, по моему глубокому убеждению, были столь привержены.

Все больше подвергался критике, отрицанию социалистический выбор. Сначала робко, намеками, а затем напрямую критика социализма сменилась его полным отрицанием в пользу капитализма.

Вскоре острым нападкам стал подвергаться Октябрь 1917 года. Октябрьская революция мгновенно превратилась в переворот, совершенный узкой группой лиц преимущественно нерусской национальности. Главный угол преподнесения этого события вылился в стремление показать его реакционной характер. Параллельно усиливалась критика Ленина сначала как деятеля, затем и как человека. От осквернения памятников Ленину перешли к их разрушению.

Более чем 70-летняя история советской власти стала изображаться как трагедия страны от начала до конца. Ничего положительного! Островком неприкосновенности сохранялась победа в Великой Отечественной войне, однако и этот островок стал разваливаться. Началась, по сути, реабилитация предателей типа Бандеры, Власова и многих других. Они-де воевали не против Родины, а против строя, против Сталина и далее в таком же роде. Но ведь на стороне же Гитлера!

Ну а партия? Она продолжала пребывать в растерянности, в состоянии неуправляемости, была брошена на произвол судьбы. Действия в защиту Октября, Ленина, социализма, всего положительного в нашей истории предпринимались инициативно местными партийными организациями, отдельными коммунистами или группами, кстати, поддерживавшимися в многочисленных случаях беспартийными. Впоследствии историки отметят и это обстоятельство.

В начале октября 1989 года на Пленуме я был избран членом Политбюро ЦК КПСС. Через пару дней Горбачев предложил мне выступить с докладом на торжественном собрании по случаю 72-й годовщины Октябрьской революции.

Обычно доклады поручались за два-три месяца. Тут оставался всего лишь месяц. Я попросил освободить меня от доклада, выразил готовность выступать в следующую годовщину или по другому случаю.

Горбачев сказал, что из членов высшего партийного руководства с докладом по случаю какой-либо юбилейной даты не выступал только А. Яковлев, но, по некоторым соображениям, он не хотел бы поручать ему доклад из-за опасений, что его наверняка уведет не туда, куда надо. Но самое главное, далеко не все воспримут его как докладчика положительно.

Яковлев весьма болезненно среагировал на то, что ему не поручили выступать с докладом. Тогда он еще положительно на словах относился к Октябрю, к Ленину. Помнится, на вопрос, как вы относитесь к Ленину, Яковлев ответил: «Хорошо! Даже сверххорошо!»

По возможности я старался успокоить его, но этот человек обид не прощает. Еще раз пропустить «очередь» докладчика по столь значительному поводу — удар по имиджу, а для тщеславия Яковлева это было слишком тяжелым ударом.

Почти всех членов Политбюро я просил посоветовать мне, что следовало бы отразить в докладе. Спросил у Яковлева, смысл его совета — призвать смелее идти к демократии. На мой вопрос, как быть с правопорядком в государстве, с защитой его устоев, последовал ответ: «А вот когда установим демократию, получат развитие ее начала и институты — вот тогда мы через демократию, полную свободу придем к порядку».

Я не согласился с таким подходом, заметив, что ведь можно все разрушить, расстроить и тогда не на чем будет держаться порядку, что эти две проблемы следует решать параллельно, иначе мы придем к краху.

Поинтересовался возможными соображениями у Лигачева. Его ответ: «Посильнее сказать об Октябре!» Слишком частыми и огульными, по его словам, стали нападки на Октябрьскую революцию, на Ленина и партию.

Медведев посоветовал пошире осветить вопрос о теоретическом обосновании перестройки.

Язов попросил потеплее сказать об армии, ее прошлых заслугах, подчеркнуть значение подвига советского народа в Великой Отечественной войне.

Рыжков: «Ухудшается положение в экономике, не начнем лучше работать, наступят тяжелые времена, забастовки могут доконать нас».

В конце октября материалы доклада были готовы и по установившейся практике я разослал их членам и кандидатам в члены Политбюро, секретарям ЦК КПСС. Показал их также на товарищеской основе тем, кого хорошо знал лично: журналистам, ученым, общественным деятелям.

Вскоре получил отзывы — в основном положительные, доброжелательные, с конструктивными замечаниями.

Одобрил материалы Горбачев, даже кое-что ужесточил. Особенно одобрил замысел доклада, а он состоял в следующем: обозначилось явное вползание в кризис в политическом, экономическом, идеологическом направлениях. Стали обостряться межнациональные отношения. Пошли на этой почве конфликты с человеческими жертвами. Появились беженцы. Важно было дать оценку ситуации, определить рубежи, на которых следовало бы остановиться, хотя бы на какое-то время. Подчеркнуть, что не может быть никакого возврата к тому порочному, что было в прошлом! Обозначить решимость и далее развивать демократию, но при одновременном усилении правопорядка.

Считаю необходимым воспроизвести некоторые положения доклада, в которых были отражены эти задумки.

Для критиков партии, особенно из молодого поколения, отмечалось в докладе, полезно было еще напомнить, что «трудящиеся пошли за партией, ибо она взяла на вооружение главные чаяния народа: прекратить империалистическую войну, передать власть Советам, землю крестьянам, фабрики и заводы рабочим, предоставить каждой нации возможность для развития и процветания» (кстати, эти лозунги актуальны и сейчас, но в силу уже других причин).