озабоченностью состоянием царицы, Нектанаб уговорил её пройти магический обряд очищения. Олимпиада согласилась, поверив, что она избежит возможных осложнений при родах, убережёт сына от происков Зла. Халдей назначил встречу на послеобеденное время, когда надзор за царицей ослабевал по причине сна её близкого окружения.

Нектанаб встретил царицу в дальней стороне сада, где подготовил жертвенное место. Олимпиада сразу не узнала его: в чёрном одеянии, таинственно мрачный, на лице семь тёмных магических полос. На вросших в землю каменных плитах стояли по кругу семь бронзовых жертвенников, возвышавшихся на высоких ножках. В центре брошена бычья шкура. Халдей посадил Олимпиаду на шкуру, посыпал на голову пшеничных зёрен и на всех жертвенниках возжёг огонь. Пересилив вдруг навалившийся страх, Олимпиада пыталась осознать таинство ритуала, вникая в смысл слов, которые слышала:

– …бог сверкающий, который заставляет сиять, который очищает…

…чей аромат расстилается над полями…

…Чистая вода Эа, святая вода Ниндара, пастыря стад…

…Подобно Небу, пусть светел он будет. Подобно Земле, пусть чист он будет. Подобно Середине Неба, пусть он сияет…

Нектанаб возложил в чаши жертвенников по ячменной лепешке, горсти фиников и крупчатки, пролил по капле меда и оливкового масла. Поставил семь курильниц с благовониями, наполнил вином семь глиняных чаш и поставил на жертвенник; насыпал в жертвенный огонь кипарисовых палочек и траву куркур, полил кунжут вином и бросил в огонь семь горстей муки.

Справившись с волнением, Олимпиада наблюдала за магическими действиями. Она легко поддалась обаянию мистерии неведомой ей религии, так как была знакома с таким понятием по культу Диониса. Халдей поворачивался лицом к каждому жертвеннику, произнося не то молитву, не то заклинание:

– …На небесах боги препятствуют Злу, а на земле оно не знает преград – они проходят сквозь них, как поток; они бросаются из дома в дом; двери не останавливают их; засов не заставляет их повернуть назад. Как змея, они проскальзывают сквозь дверь, как ветер, они врываются в дом. Зло могущественно – и нет надежды ни смягчить, ни убедить, ни отвлечь Зло от себя, если не знать на него управу; Зло не знает ни милосердия, ни разума, ни преданности и не внемлет ни молитвам, ни просьбам…

Халдей перевел дух, окропил медом и маслом четыре стороны света и продолжил:

– … да будет моя магия губительна для Зла, могущая навредить царице и её ребенку, моя магия, противная и разрушающая враждебные чары, чуждое зловредное искусство и ненависть, и проклятья, и несчастья, и хулу! Пусть Зло и всё, что сопровождает его, снимутся тут же, как смывается вода с рук царицы, которая очистит её руки и тело…

Шея у Нектанаба вытянулась от напряжения, глаза закатились так, что были видны одни белки. Олимпиада не шевельнулась, застыла в ожидании. Со словами: «Могучая буря, Зло, идущее через равнину, остановись там!» – Нектанаб пролил воду из чаши на Олимпиаду, после чего она вздрогнула и глубоко вздохнула. Сознание её прояснилось, она увидел озабоченное лицо Нектанаба:

– Вот и всё, моя госпожа. Завтра ты родишь сына, здорового и красивого. Зевс будет рядом, он поможет.

* * *

Во дворце обнаружили исчезновение царицы. Засуетились слуги, Артемисия и Береника обходили все комнаты дворца, где могла быть их подопечная. А она объяснила своё отсутствие желанием прогуляться в саду.

– Пора тебе, дорогая, готовиться, а не гулять, – загадочно улыбаясь, произнесла Береника. – Сынок твой скоро попросится, тоже захочет погулять.

По зову явился Критобул, справился о самочувствии царицы, а потом, как обычно, стал занимать её «родовыми» историями:

…Оказывается, если ребёнок рождается с амнионом на голове, в «чепчике», у него складывается счастливая жизнь; он приобретает дар предвидения, избежит многих опасностей. Говорят, что, если поле пшеницы вянет, стебли чернеют, стоит владельцу амниона принести его в специальной коробочке к полю и обежать с ним вокруг, как поле оживает. Но только, если амнион светлый или рыжеватого цвета, а не чёрного – этот приносит беду.

Артемисия слышала, что говорил Критобул, не мешала, но, когда заметила, что не все в разговоре нравится Олимпиаде, отчитала врача:

– Хватит пугать мою девочку! Не видишь, как она изменилась в лице? Уходи и жди, когда призовут!

Критобула выпроводили из спальни, не обращая внимания на его возмущение. Женщины остались одни – в ожидании естественного чуда…

Глава 19. Тем временем в Эфесе

Герострат

356 год до н. э. Эфес – прибрежный город ионийских греков, один из главных торговых центров в Карии (Малая Азия). В Эфесе находится один из самых красивых храмов, посвящённых богине Артемиде, «вечно девственной и юной», дающей счастье в браке и помощь при родах. В Эфесе живёт Герострат…

* * *

Герострат, ещё нестарый мужчина со смуглым, немного скуластым лицом, выдававшим, возможно, предков из варваров, проснулся в дурном настроении. Он только что оторвался от странного сновидения – будто лежал он на земле, а вместо волос на голове проросли ивовые ветки… Ива быстро растёт из земли, из праха… Ничего хорошего ожидать не приходится… Судя по светлеющей полосе в щели под расхлябанной дверью день едва пробуждался. Ещё поваляться бы на тощем тюфяке с прелой морской травой, но сон растревожил. Артемида посылает знак? Чем прогневил её? Герострат нащупал на груди апотропей – талисман, отгоняющий злые силы. Чтобы заполучить его, он отдал жрецу отменного петуха с роскошным хвостом. Ох, давно это было! Когда он ещё был в состоянии воздавать такие приношения. Помнится, жрец, гнусаво выводил, обстругивая жертвенным ножом кусок дерева:

– Боги мои, высокие судьи, смотрители вселенной и небес, повелители мёртвых и живых, я срубил священный тамариск, чтобы сделать из него апотропей. Он одолеет всех злых духов.

Потом шептал заклинания и, прикладывая дерево к уху, прислушивался, словно ожидал ответных знаков богов. Наконец, видимо, посчитав, что апотропей готов, привязал к нему кожаный ремешок и так отдал Герострату.

– Если захочешь, чтобы в дом твой прибыло много денег, приведи белого быка, молодого и здорового. Я сделаю из тамариска семь изображений семи богов с головами, покрытыми подобающими уборами, одетых в подобающие одеяния; ты намажешь их освященным жиром – так покроешь одеянием их. Принесёшь домой, поставишь на алтарь.

В те годы Герострат держал на агоре, городской площади, овощную лавчонку, но покупку жертвенного быка осилить всё равно бы не смог. Как оказалось, зря не послушал жреца. У него была семья – жена, маленькие сын и дочь. В доме и в лавке трудились трое рабов, которых добыл молодым ещё на войне. Но чем-то не угодил он мойрам, богиням