Весьма задел всех нас один инцидент тех дней. По случаю визита итальянской наследницы престола на Оберзальцберге присутствовал и гитлеровский домоправитель Канненберг. Однажды он пожаловался фюреру на поведение молодых эсэсовских офицеров-порученцев. Он был раздражен рядом их, по большей части, мелких, малозначительных проступков. Шеф-адъютант Вильгельм Брукнер, услышав причитания Канненберга, посоветовал ему не лезть к фюреру с такими пустяками. Не помогло. Тот все-таки нажаловался Гитлеру, который сразу же откомандировал гауптштурмфюрера СС Гюнше обратно в полк своей личной охраны. Брукнер взял Гюнше под защиту, разнес Канненберга в пух и прах, после чего вступившим немедленно в силу приказом фюрера был уволен со службы при его особе. Шмундт все-таки попытался вступиться за Брукнера и не раз говорил с Гитлером об этом, но тщетно. Тогда Шмундт, по крайней мере, позаботился о том, чтобы Брукнера приняли сухопутные войска. Впоследствии тот, будучи сначала капитаном, а потом став полковником, проявил себя в захваченной Франции.

Увольнение Брукнера даже при оставшейся вакантной его прежней должности означало серьезные перемены в окружении Гитлера. Как в личной, так и в военной адъютантуре Брукнер пользовался всеобщим авторитетом. Он занимал выдающуюся по значению должность. Не разговаривая между собой на этот счет, мы выполняли свою службу, полагая, что однажды Брукнер все-таки вернется к нам. Ход войны такой возможности не дал. Но мы заметили, что и Борман, и Ева Браун увольнение Брукнера приветствовали.

21 октября Гитлер выехал с Оберзальцберга во Францию, чтобы встретиться с Франко, Петэном и Лавалем. Он решился на эту поездку потому, что ожидал от нее установления большего взаимопонимания с обеими странами во время войны. Утром 22 октября я, приехав из Берлина, вошел в Ахене в вагон спецпоезда и дальше сопровождал фюрера в течение всей поездки. Во второй половине дня мы прибыли в Монтуар, небольшую железнодорожную станцию в неоккупированной части Франции. Здесь Гитлер принял французского премьер-министра Лаваля, причем в присутствии Риббентропа, который прибыл сюда из Берлина собственным поездом. О содержании беседы почти ничего не известно.

23 октября мы со станции Андэй выехали на франко-испанскую границу, где Гитлер ожидал главу испанского государства Франко. Его поезд прибывал с часовым опозданием, а потому фюрер вместе с Риббентропом в ожидании прогуливался по платформе. Франко привез с собой своего министра иностранных дел Серрано Сунье. День тянулся долго. Собственно, предусматривалось, что совещание должно закончиться после совместного обеда в немецком вагоне-ресторане. Но оно затянулось еще на два часа, и Франко покинул станцию уже в наступающей темноте. Наш поезд вскоре отошел, чтобы успеть добраться до надежного туннеля в Монтуаре.

За ужином Гитлер высказался насчет прошедшей встречи, результатами которой оказался недоволен. Он предложил Франко союз и совместный захват Гибралтара, ожидая от него продолжения борьбы прочного братства по оружию. Франко же на все предложения фюрера отреагировал более или менее выжидательным образом. Никакого обязывающего его к чему-либо согласия он не дал, а заявил, что свою позицию сообщит через несколько дней. Гитлер рассчитывал теперь на полный отказ.

Во второй половине следующего дня, когда уже темнело, Гитлер принял на вокзале Монтуа главу французского государства маршала Петэна. Фюрер прошел навстречу ему по платформе и пригласил в свой салон-вагон. Беседа должна была побудить Францию к участию в борьбе против Англии. Петэн и сопровождавший его Лаваль держались сдержанно. Сам маршал был скуп на слова и вел себя отчужденно. Никакого ясного ответа он не дал, но по его поведению Гитлер понял, что это означает отказ. При прощании он все же не отказал значительно старшему по возрасту главе государства в положенных почестях, но сам разговор его разочаровал и вызвал раздражение.

Возвращение в Берлин заняло много времени, так как ехать можно было только днем. Гитлер не раз заводил с Кейтелем и Йодлем разговоры, в которых выражал свою мысль достаточно ясно: в следующем году он должен начать борьбу против России. Свое намерение фюрер подкреплял убеждением, что в 1942 г. Россия будет в состоянии выступить против Германии, а потому он хочет сам напасть на нее в 1941 г. Гитлер придерживался взгляда, что значительная часть России может быть «сделана» за срок с мая до сентября, ибо в 1942 г. он должен быть опять готов к борьбе против Англии. Меня эта ясная и четкая формулировка решения не поразила: в последние недели я не раз слышал его высказывания на эту тему.

Во время обратной поездки Гитлер получил письмо от Муссолини, сообщавшего о предстоящем вскоре вступлении итальянских войск в Грецию. Фюрер счел, что у него есть еще время отговорить дуче от этого шага. Не успели мы пересечь германскую границу, как донесение германского посольства в Риме подтвердило намерение итальянцев. Гитлер приказал незамедлительно запросить Рим и договориться о встрече с Муссолини 28 октября во Флоренции. Таким образом, из Ахена мы направились в Мюнхен, а оттуда, после кратковременной остановки, ночью на 28 октября – во Флоренцию. Прибыли туда в 11 часов. Муссолини с ходу приветствовал гостя сообщением, что утром этого дня итальянские войска уже перешли границу с Грецией. Дуче был полон уверенности в победе, настроен оптимистически и ожидал вскоре победных реляций.

Гитлер казался спокойным и уверенным и не дал Муссолини понять, сколь серьезным считает он положение. Беседа с дуче протекала обычным, весьма дружественным образом и никакого раздражения у обоих не оставила. Муссолини передал своему гостю особо ценный подарок: картину Ганса Макарта «Чума во Флоренции». Фюрер знал, что полотно это – собственность итальянского государства, и однажды в приватном кругу сказал, что хочет его купить. Таким образом, подарок, несомненно, доставил Гитлеру радость, но в тот момент он ее не проявил.

В 18 часов Гитлер снова поднялся в свой поезд, чтобы ехать в Берлин. Там его ждала напряженная деятельность. Фюрер вел продолжительные обсуждения с ОКВ. 4 ноября у него состоялся длинный разговор с Браухичем и Гальде-ром. Гитлер все еще считал вторжение в Испанию с целью захвата Гибралтара настоятельно необходимым. Здесь он видел особый центр тяжести всего ведения войны. Разумеется, сначала надо получить согласие Франко. Положение итальянцев в Ливии Гитлер рассматривал с большой тревогой. Они по-прежнему отклоняли германское вмешательство в Северной Африке, но фюрер стремился не дать англичанам закрепиться там. Генерал кавалер фон Тома был послан ОКХ в Ливию и Северную Африку для детального ознакомления с положением дел на месте. 3 ноября он трезво и деловито сообщил результат: германскую акцию в североафриканском регионе песчаных пустынь следует считать бесцельной и никаких перспектив на успех не имеющей. Тома прежде всего указывал на тяжелые условия снабжения войск через Италию и Средиземное море.

В начале ноября 1940 г., перед визитом в Берлин советского министра иностранных дел Молотова, Гитлер продолжал выжидать и в своих дальнейших намерениях уверен все еще не был. Его встревожила активность англичан, стремившихся из Египта продвинуться в направлении Балкан, а также Северной Африки. На Балканах предметом его тревоги являлся нефтеносный район Плоешти.