В обломках германского «мессера» нашли фотокамеру с отснятой пленкой, изобличающей «неслучайность» захода на территорию СССР, но спасшийся с парашютом ас вызывающе уверял, что заблудился. Германская нота протеста была составлена в возмущенно-угрожающих тонах. Чтобы замять скандал, советское командование уволило всех троих ярых защитников государственной границы из ВВС, отправив в запас.

* * *

Борисов с семьей — а у них с женой Анной было уже двое сыновей и ждали третьего — вернулся в Москву. Здесь он еще до призыва в армию работал на номерном заводе и отсюда ушел в Борисоглебское училище военных летчиков имени В. Чкалова.

Летчик с боевым опытом, Михаил Борисов быстро нашел себе работу — инструктором во Фрунзенском аэроклубе.

— Очень он любил детей, — вспоминала жена Анна Яковлевна, — и своих, и чужих. Играл с ними самозабвенно в игры, рассказывал сказки и всякие истории, изображал героев сказок в лицах. Дети слушали его как завороженные. Сам Миша рос в большой семье — было их шестеро у матери, отца потеряли рано, Михаил был за старшего: летом работал подпаском, никакой работы не гнушался по дому. А поступив в Москве на завод, высылал часть зарплаты матери.

…В солнечный день 22 июня 1941 года вся семья с раннего утра была с ним на аэродроме — отец обещал покатать сыновей на самолете… Не знал еще, что в тот день кончится его пребывание в запасе.

Михаила направили на переучивание в Ейское военно-морское авиаучилище. Но на фронт его, опытного летчика, послали не сразу, определили инструктором в запасной полк — пусть поучит молодежь.

Получив наконец назначение во фронтовую часть под Севастополь, написал жене письмо, которое потом долгие годы своего вдовьего одиночества она будет перечитывать подрастающим сыновьям:

«Аня! Через несколько дней буду наконец-то на фронте. С ребятами звена дал обещание — крепко держать штурвал в руках, и не один, а десятки, сотни гадов найдут могилу на нашей родной земле от моего краснозвездного ястребка. Ты меня знаешь!»

Не десятки и сотни, а, пожалуй, тысячи фашистов нашли могилу от его краснозвездного «ястребка» под Севастополем. Он прослыл отчаянным штурмовиком. Снижался над позициями врага до бреющего полета и шквальным огнем выжигал живую силу противника, автомашины, танковые колонны, железнодорожные эшелоны. В воздушных боях подходил на отмеренное им самим расстояние, «чтоб заклепки были видны», и разил наверняка.

После переформирования, попав в 62-й полк, Михаил мог бы пересесть на «як» или «миг», но мало их было в полку, и кто-то должен был летать на «лакированном авиационном гарантированном…» Нет, сам он так свой «лагг» не называл, считая, что нужно просто лучше овладеть техникой его пилотирования, «найти с машиной общий язык».

Проанализировав все недостатки и немногие достоинства «лагга», он наставлял молодых:

— Для нашего «ястребка» важно начинать бой с преимуществом в высоте и сохранять это преимущество по возможности до победного. Это — раз. И второе. Атакующий обязательно должен иметь прикрытие сверху.

Ну, а если ведомый почему-либо вышел из боя или отбился от атакующего, и тот остался один против двух, трех и более фрицев? Что он должен делать? Бежать с поля боя, как разрешают инструкции, или — продолжать бой? Внизу — жизненно важные объекты, наши люди! Думаю, вот тут надо быть готовым пойти на таран…

Сам он внутренне был готов на смертоносный удар по врагу своим блистающим, но таким неуклюжим в бою «лаггом», потому что жил в убеждении, что и один в поле воин…

* * *

3 июля 1942 года наши войска оставили Севастополь. Запомним: после 250 дней героической обороны. Вспомним: вышибли из него врага в 1944 году всего за три дня…

Здесь, на Северном Кавказе, враг встретил ожесточенное сопротивление и был вынужден перейти к стратегической обороне. Им была создана так называемая «голубая линия» укреплений — от берегов Азовского моря и вдоль Черноморского побережья. Но врагу не удалось довести ее до Туапсе и далее: она оборвалась в Новороссийске.

На лесистом склоне горы близ Новороссийска фашисты заставили местных жителей и военнопленных вырубить широкие просеки в виде свастики, чтобы наши летчики, увидев ее, осознали, что Германия здесь — навсегда.

Ох как негодовал Борисов: «Портят наши горы, гады! Ну, погодите! Мы вам настроение испортим!»

В первый раз он испортил им настроение сразу же после перебазирования на охрану Новороссийска, в Мысхако. Бомбардировщик-разведчик Ю-88 подолгу кружил над аэродромом и, дождавшись возвращения наших самолетов с боевого дежурства, вызывающе проносился над ними, зная, что зенитчики не станут открывать по нему огонь, боясь попасть в своих. Бомбил, правда, неприцельно, много ущерба не наносил, но кто знает, что будет завтра? И Борисов придумал «ход конем».

С ведомым сержантом Низовским он ушел подальше от базы и вернулся в рассчитанный им момент. Наши истребители шли на посадку, фашистский самолет с грузом бомб был на подлете. Борисов с Низовским на своих блистающих в солнечных лучах сине-зеленых «лаггах» вынырнули из облаков и, приблизившись к наглецу со стороны солнца, облили его свинцовым дождем. Вражеский бомбардировщик рухнул в Цемесский залив вместе с бомбами.

* * *

Василию Холявко запомнилось, как Борисов разбирал два тарана, совершенных летчиками 7-го иап Черноморского флота Василием Чернопащенко и Леонидом Севрюковым. Оба были из потомственных казаков, один из донских, второй из кубанских, оба отличались дерзостью и отчаянной храбростью.

7-й полк еще с весны 1942 году ходил на сопровождение морских караванов. 2 апреля друзья-казаки летели в паре: Чернопащенко в начале каравана, Севрюков — замыкающим.

Два фашистских самолета-торпедоносца «Гамбург-140», выйдя из облаков, с ходу нацелились на нефтеналивной танкер, зная: если удастся его поджечь, вспыхнут идущие впереди и позади суда и все море окрест. Чернопащенко, зайдя сверху и сзади, обрушил на «гамбургов» такой шквал огня, что оба в замешательстве ушли в сторону, причем один в клубах дыма, значит — подбит.

Но на танкер с кормы стал заходить в атаку третий торпедоносец. Чернопащенко настигал его, поливая свинцом, а тот, понимая, что дистанция сокращается и он вот-вот может быть подбит, лег на боевой курс, готовясь выпустить торпеду.

Несколько секунд было у донского казака, чтобы принять решение. Чернопащенко, оказавшись на одной высоте справа от противника, понял, что пулеметно-пушечным огнем в этом положении его не возьмет. Судьбу заполненного нефтью танкера и всего каравана решали мгновения. Чернопащенко успел передать ведомому по радио: «Гром, я Сокол-3. Выхода нет… Иду на таран, Леня!»

Леонид Севрюков, не имея права покинуть свой пост в конце каравана, издали наблюдал смертельную схватку и видел, как оба самолета рухнули в море.

Через 26 дней кубанский казак Севрюков повторил подвиг командира. 22 апреля фашистская авиация трижды пыталась бомбить Новороссийск. Наблюдатели с земли сообщили, что со стороны Архипо-Осиповки через Фальшивый Геленджик курсом на Новороссийск идет еще девятка бомбардировщиков. Сержант Севрюков, единственный, кто оказался в этот момент на их маршруте, должен был задержать группу фашистских самолетов до подхода эскадрильи. Он настиг их над мысом Тахил, смело пошел в атаку и метким огнем сбил ведущего группы.