– Веселенькая история, – заметил Жан-Шарль; его и растрогало, и позабавило, что она вспомнила об этом старом фильме в связи с их отношениями. – Надеюсь, ты не запланировала попасть под машину, Тимми, и не собираешься кататься в инвалидном кресле.

На его вкус все это отдавало мелодрамой.

– Нет, не собираюсь. Я просто подумала, что, может быть, ты захочешь назначить мне свидание через несколько месяцев, и тогда мы будем просто ждать этого дня. Все равно ты пока не можешь со мной видеться, а я все жду и жду с замиранием сердца, когда ты позволишь мне приехать. Может быть, пока нам стоит об этом забыть.

Тимми уже не пыталась скрыть, что плачет, и Жан-Шарль вдруг ужасно расстроился.

– Ты и в самом деле этого хочешь, Тимми? – Голос у него был такой же несчастный, как у нее, чувствовалось, что он испугался. Он не хотел потерять Тимми и готов был сделать все, только бы этого не случилось. Но сейчас он был бессилен, в его жизни все смешалось, его семья нуждается в нем, и все остальное отодвинулось на второй план, даже Тимми. И он знал, как это все несправедливо по отношению к ней, все время чувствовал, как сильно он виноват, и не знал, к кому бросаться на помощь и при этом не предать других. И ему подумалось – что ж, может быть, Тимми права?

– Не хочу, – искренне призналась Тимми. – Я хочу видеть тебя. Сейчас. Немедленно. Сию минуту. Я люблю тебя. И тоскую по тебе как сумасшедшая. Но видимо, при нынешнем состоянии твоей жены для тебя все это сейчас невозможно. И может быть, ты не будешь чувствовать на себе такого гнета, если мы назначим друг другу день встречи и дадим себе обещание разобраться к тому времени со своей жизнью, насколько это возможно.

В жизни Тимми все было просто и ясно, ей не надо ни с чем разбираться, а Жан-Шарлю надо, и он это знал. Но то, что сейчас предложила им обоим Тимми, могло еще и облегчить ее жизнь. Она хотя бы не будет каждый день страдать от разочарования, что он не просит ее приехать в Париж, и не говорит, что никак не может прилететь к ней повидаться.

– Если бы мы с тобой так договорились, ты бы стала по-прежнему разговаривать со мной по телефону? – встревоженно спросил Жан-Шарль.

– Думаю, нам не стоит звонить друг другу… – Она заплакала навзрыд, и этого Жан-Шарль уже не мог выдержать. Ему хотелось только одного – обнять ее и чтобы все опять стало хорошо. То, что у его жены обнаружили рак, было ужасно для всех для них, а ему было особенно тяжело еще и от того, что он из-за болезни жены предает Тимми. Он очень ясно понимал, какой это удар для Тимми, какой страх ее терзает, ведь в ней так сильны детские страхи, что ее бросят. Такое положение, какое сложилось у них сейчас, кому угодно трудно перенести, что уж говорить о Тимми. Жан-Шарль ненавидел себя за то, что вынужден причинять ей такое горе. – Не знаю, проживу ли я столько месяцев, не разговаривая с тобой, – проговорила Тимми, захлебываясь слезами. – Я и сейчас умираю от тоски по тебе.

Только разговоры с ним по телефону и помогали Тимми продираться сквозь дни и ночи страха и одиночества. Если бы она не слышала его голоса, ей было бы еще тяжелее, может быть, просто невыносимо. Особенно сейчас, когда она беременна и так нуждается в его поддержке, и не важно, знает он об их ребенке или нет.

– И я не проживу, – твердо сказал Жан-Шарль. – Моя дорогая, любимая, постарайся не тревожиться. Я люблю тебя. Мы снова будем вместе. Навсегда. Я тебе обещаю. – А если они не будут вместе? Но Тимми не задала ему этого вопроса. – Но может быть, ты и права. Может быть, нам не следует пока пытаться встретиться, по крайней мере до конца лета. В понедельник будет первое июня. К первому сентября закончится курс химиотерапии. Облучение переносится уже гораздо легче. Все самое тяжелое время я проведу с ней. Ни она, ни дети не смогут упрекнуть меня, что я оставил ее во время болезни. В сентябре я смогу спокойно от них уехать. Тимми, если ты дашь мне время до сентября, я буду тебе бесконечно благодарен. – Тимми не могла не задать себе мысленно вопрос, а что будет, если жене станет не лучше, а хуже, а дети отнесутся к его уходу от них совсем не так доброжелательно, как он ожидает? Что, если он их вообще не оставит? Но его она об этом не спросила. Она старалась вести себя достойно, и он тоже. И она надеялась, что, давая ей обещания, он не проявляет наивности. – Мы тоже назначим встречу на площадке «Эмпайр-Стейт-билдинг» первого сентября? – шутливо спросил он, и Тимми засмеялась сквозь слезы.

– Совсем не обязательно. – И она снова засмеялась. – Что скажешь по поводу Эйфелевой башни? Но если мы будем по-прежнему разговаривать по телефону, мы будем знать, кто из нас придет на свидание, а кто нет.

– Я обязательно приду, – сказал он серьезно. – И это не обещание, Тимми, это клятва. Первого сентября я стану навсегда твоим, и делай со мной все, что захочешь.

Тимми быстро прикинула в уме и заключила, что к тому времени она уже будет примерно на шестом месяце. Когда они встретятся, его ожидает большой сюрприз. Но она подождет. Если он обещает, что будет принадлежать ей всю жизнь, она подождет еще три месяца. Он достоин того, чтобы его ждали, Тимми знала это и сердцем, и душой, и умом. Она не будет усиливать гнет, под которым он живет, и не скажет ему о ребенке. До их встречи она будет справляться со всем одна, а если понадобится, то и всю жизнь. Тимми надеялась, что ребенок, которого она сейчас носит, будет с ней всегда. И Бог даст, с Жан-Шарлем тоже.

– Что ж, договорились, – грустно сказала Тимми. Ее сердце разрывалось от мысли, что она не увидит его еще целых три месяца, но ничего другого не оставалось, иначе ему не сохранить душевное здоровье. – Первого сентября на Эйфелевой башне.

– Я буду ждать тебя в ресторане Жюля Верна, – сказал он, чувствуя, что все звучит немного смешно. – А до тех пор буду звонить тебе каждый день. Обещаю.

Обоим было грустно, когда они положили трубки. У нее было такое чувство, что, заключив с ним это соглашение, она что-то скорее потеряла, чем приобрела. Потеряла возможность постоянно испытывать разочарование и страдать из-за того, что он нарушает обещания. Но она также отказалась от надежды встретиться с ним раньше, чем через три месяца. Им обоим будет очень трудно. Она просто надеялась, что их любовь это выдержит. Хотя кто знает? Надежды, мечты, огромная любовь к нему – вот все, что у нее осталось, да еще ребенок, которого она носит и о котором он знать не знает, а может быть, никогда и не узнает. Если Жан-Шарль не придет на встречу с ней первого сентября, Тимми никогда не расскажет ему о ребенке, она уже это решила. И если так случится, она останется со своим ребенком одна на всю жизнь, и согревать ее будут только воспоминания о Жан-Шарле. Думать об этом было страшно. И она все же надеялась, что Жан-Шарль придет на свидание с ней первого сентября, как он и обещал. Ей оставалось лишь молиться, надеяться, верить ему и ждать.

Следующие месяцы дались Тимми нелегко. Она крепилась, старалась держаться изо всех сил, но не видеть Жан-Шарля оказалось еще труднее, чем ей представлялось. Как и ожидалось, химиотерапия подействовала на его жену самым разрушительным образом, уже через неделю у нее выпали волосы, дети были в ужасе от того, что мать может умереть. И было пока не ясно, принесет химиотерапия ожидаемый результат или нет. Когда Жан-Шарль говорил с Тимми по телефону, голос у него был глухой и тусклый. Он все время твердил Тимми, что любит ее, но постепенно стал превращаться для нее в отделившийся от живого человека голос. Неужели она когда-то была так счастлива в его объятиях? Ей с трудом в это верилось. Единственным неопровержимым доказательством этого был ее растущий живот.