— Надеюсь, они не будут на меня коситься…

— А чего им на тебя коситься, — удивилась Джин.

— Ну, не знаю… Приехал какой-то, ни с того ни с сего…

— И слава богу, что приехал. Стыдно признаться, но я ведь страшная хвастунья. Я давно уже разболтала, что знакома с тобой, и теперь они ждут не дождутся, когда же ты нас осчастливишь. Я совсем уже было собралась уточнить, что знакома с оным великим рок-идолом довольно хорошо. — Перед дверью ратуши Джин коротко сжала мою руку. — И не бойся ты, пожалуйста, бросить на меня тень. Все это время я старалась создать себе репутацию порочной женщины, но ни разу не имела шанса подтвердить ее на практике.

Я не имел шанса ни увидеть, с каким лицом она это сказала, ни что-либо ответить, потому что мы уже вошли в ярко освещенный зал, где было полно людей, стоящих на столах и стульях, а также столов и стульев, на которых никто не стоял, и людей, таскавших длинные, блестящие полосы украшений, и людей, прикреплявших к стенам ватных Санта-Клаусов, снеговиков и серебристые остроконечные звезды, и еще там был совсем крошечный мальчик, носившийся по свободным участкам деревянного пола на трехколесном велосипеде, огибая людей и подныривая под столы, и люди смеялись, и громко переговаривались, и перебрасывали друг другу пакетики кнопок и рулоны скотча, и еще там громко играла музыка.

Меня познакомили с уймой людей, чьи имена я тут же поперезабывал, и приставили к развешиванию украшений, которые под потолком, но вскоре эта работа кончилась, а другой мне не дали, и я не знал, что же делать дальше, и стоял посреди всей этой веселой суеты с видом, надо думать, совершенно дурацким, а мальчик все накручивал по залу круги и восьмерки.

— Сядь, не путайся под ногами, — сказала Джин, указывая мне на стоявший у стенки стул. — Ты выглядишь как ребенок, потерявшийся на вокзале.

— А забавно все-таки, — рассмеялся я, — что я ехал сюда, как в глухую пустыню, и вдруг оказался в компании всех этих людей.

— Надеюсь, ты ничего не имеешь против? — Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на меня сверху вниз, смотрела насмешливо и чуть снисходительно и не знаю, как еще.

— Нет, — сказал я и облокотился о стоявший по соседству стол. — Конечно же, нет.

— А не можем ли мы уговорить тебя остаться здесь на Рождество… а то и на Хогманей? — Теперь она говорила тише и ну вроде как взвешивая слова.

— О… — Я взглянул ей в лицо и кивнул. — Да, конечно. Рождество… Новый год… Да. То есть если ты не…

— Мы все будем очень рады. А на сколько ты можешь задержаться?

— Ну… — Я растерянно пожал плечами. — В общем-то, не знаю. Слушай, как только… я в смысле, как только… я сразу… — Я совершенно не понимал, что же я такое хочу сказать, а потому смолк и начал собираться с мыслями. — Одним словом, не стесняйся, выкидывай меня, как только я тебе осточертею.

— Дэниел. — Джин улыбнулась, но как-то очень серьезно. — Я ни за что не выкину тебя, откуда бы то ни было.

Она вернулась к своим украшательским занятиям, а я снова облокотился о стол, заметил, что он шатается, наклонился и обнаружил, что одна из ножек чуть не достает до пола. Пошарив по карманам, я обнаружил кусочек твердого пластика, разломал его пополам и подсунул под ножку.

И только минуту спустя я начал что-то такое соображать и снова посмотрел вниз, и оказалось, что так оно и есть, это была моя платиновая кредитная карточка «Амекс», ей же богу.

Я негромко рассмеялся и поднял глаза; мимо меня пронесся все тот же трехколесный велосипедист.

За это время кто-то привязал к его седлу уйму бумажных ленточек. Он все так же гоняет изо всех сил по залу, пригнув голову и лавируя между людьми и мебелью, но только теперь за ним мотается длинный, курчавый разноцветный хвост.

В магнитофоне кто-то играет на нортумберлендской волынке, и я сижу, слушаю эту бесхитростную, дудящую и приплясывающую музыку, потираю свой щетинистый подбородок и снова полон счастьем, и я думаю, а надолго ли его хватит, и смотрю на этого карапуза на радугохвостом велосипеде, как он крутится, и крутится, и крутится.