Мистер Хопкинс подошёл к нему. Он взглянул на Натаниэля — глаза у него сверкнули.

— Боюсь, сэр, это нечто куда менее невинное. Это останки злокозненного джинна, который не далее как сегодня вечером пытался меня арестовать. Ещё нескольких джиннов, сопровождавших его, я уже убил. Я опасаюсь, что мистер Мэндрейк рассчитывал застать нас врасплох.

— В самом деле? — Квентин Мейкпис вытянулся с грустным видом. — О господи! Это меняет дело. А я всегда возлагал на вас такие надежды, Джон! Я и впрямь полагал, что мы сможем неплохо работать вместе. Что ж, ничего не поделаешь, зато у меня есть Хопкинс и ещё пять друзей — надежных друзей! — на которых я могу положиться.

Он окинул взглядом заговорщиков — те завершили вызывание и теперь неподвижно замерли в своих кругах.

— Этого будет достаточно. Зато мы доставим себе первое удовольствие, увидев, как вы и ваша тварь умрете… Ып! — Он зажал рот рукой. — Прошу прощения. Боюсь, у меня… ик!.. несварение желудка. Так вот…

Он снова икнул, рыгнул, ахнул. Глаза у него выпучились.

— Как странно! Я…

Язык у него высунулся. Конечности беспорядочно задергались, колени подогнулись — казалось, он вот-вот упадет.

Ошеломленный Натаниэль отступил назад. Тело Мейкписа внезапно выгнулось и принялось извиваться змеей, как будто все кости у него размякли. Потом оно замерло и застыло. Драматург как будто взял себя в руки. На кратчайший миг в его глазах мелькнул ужас. Он ещё сумел выдавить: «Это не…»

Остальное потонуло в жесточайших судорогах. Мейкпис дергался во все стороны, как марионетка на спутавшихся веревочках.

Голова запрокинулась назад. Безжизненные глаза уставились в никуда.

А рот захохотал.

И Лайм, Дженкинс и прочие заговорщики, стоявшие вокруг в своих пентаклях, присоединились к этому хохоту. Их тела как будто передразнивали движения их предводителя: они тоже дергались и извивались.

Натаниэль окаменел, слушая нараставший вокруг хохот. Это не был приятный, жизнерадостный смех, однако его нельзя было назвать и особенно злобным, гневным, торжествующим или жестоким. Будь он таким, было бы не так страшно. Но этот звук был пустым, нестройным и абсолютно чуждым. В нем не слышалось никаких человеческих чувств.

Этот хохот вообще не был человеческим.

24

Меня спас суп. Рыбный суп, густой и сливочный, которым была до краев заполнена серебряная супница. Поначалу, когда меня притиснуло к серебряным стенкам, моя сущность быстро принялась таять. Но внезапно ситуация изменилась к лучшему. Почти сразу, как только Факварл меня оставил, я под влиянием серебра впал в забытье, а это означало, что моё воронье обличье распалось. Я превратился в маслянистую, текучую массу, изрядно смахивающую на помои. Масса плавала в супе, со всех сторон защищаемая от серебра слоем жидкости. Нет, нельзя сказать, что мне было хорошо, однако же моя сущность распадалась значительно медленнее, чем рассчитывал Факварл.

Моё сознание вспыхивало и угасало снова. То мне казалось, будто я далеко-далеко, в Египте, и в последний раз беседую с Птолемеем… но тут же я обнаруживал, что мимо меня проплывают кусочки трески и палтуса. Временами в памяти всплывали слова Факварла: «Сегодня мы отомстим за все!» Кажется, кому-то они сулили недоброе. Ну и ладно. Я устал. С меня довольно. Я был только рад, что нахожусь в тихом месте и могу наконец спокойно умереть в одиночестве.

И тут вдруг суп исчез, как и леденящее прикосновение серебра. Я освободился из супницы.

Да, это, несомненно, плюс. Минус же в том, что я был уже не один.

Для начала, присутствовал мой хозяин — чего и следовало ожидать. Его бы я ещё как-нибудь пережил. Но стоило мне оглядеться, и как вы думаете, кого я первого увидел? Ну, представьте себе, что ваш главный враг заточил вас в месте, где вам грозила верная смерть, а вы героически выжили, вопреки всем его козням, — так вот, когда вы наконец вырветесь на волю, меньше всего вам захочется увидеть этого самого главного врага, взирающего на вас с раздражением и отвращением[86]. И мало того — вы при этом слабы, смахиваете на медузу и воняете рыбной похлебкой! В таких обстоятельствах продолжать испытывать торжество довольно сложно.

Но и это ещё не все. Помимо Мэндрейка и Факварла в том зале были и другие, и я прибыл как раз вовремя, чтобы увидеть их в истинном свете.

Здесь были открыты целых пять врат в Иное Место, и моя сущность затрепетала от бурной деятельности вокруг. В пяти пентаклях стояли люди. На первом плане казалось, что они стоят одни. На втором и на третьем рядом с ними находились клубящиеся тени непонятных пропорций; на более высоких же планах эти тени оказывались жуткими шевелящимися клубками, в которых неприятно соседствовали друг с другом многочисленные щупальца, конечности, глаза, шипы и зубцы. И каждый из этих клубков у меня на глазах сжимался и втискивался в поджидающего его человека. Скоро даже самые неуклюжие ноги или щупальца скрылись из виду.

В течение первых нескольких секунд люди, похоже, контролировали ситуацию. Они заморгали, зашевелились, принялись почёсывать в затылке, а мой старый приятель Дженкинс бережно надел на нос очки. Все вроде бы было совершенно нормально, разве что их ауры светились необычайной мощью. Ну, меня-то это, разумеется, не обмануло. Я уже видел Факварла и то, как он обошелся с Хопкинсом, и полагал, что люди недолго останутся главными в этом тандеме.

И точно, так оно и вышло.

Планы у меня за спиной завибрировали. Я повернулся, как амеба на поворотном кругу, и увидел ещё одного человека, кругленького коротышку в рубашке со множеством оборок. И вот тут-то мне действительно стало не по себе: его аура была колоссальной, она сияла, как солнце из-за туч, переливалась неземными цветами и зловещей энергией. Тут уж не приходилось сомневаться, что в него уже кто-то вселился.

Человек заговорил; я не слушал. Его аура внезапно мигнула, всего один раз, точно кто-то отворил дверцу пылающей внутри его топки. И кругленький коротышка лишился рассудка.

Как бы Факварл ни пытался доказать противоположное, идея о том, чтобы вселиться в человека, весьма оскорбительна. Во-первых, никогда не знаешь, в кого ты вселяешься. Во-вторых, смешать свою сущность с жуткой, косной земной плотью — совершенно немыслимо с эстетической точки зрения. И остается ещё мелкая проблема контроля, умения управлять человеческим телом. Факварл-то успел попрактиковаться со своим Хопкинсом. А новоприбывшие были в этом деле новичками.

Шестеро волшебников — кругленький коротышка и прочие, что стояли в кругах, все как один хохотали, дергались, тряслись, спотыкались, дрыгали руками в разные стороны и падали.

Я взглянул на Факварла.

— Ой, боюсь-боюсь! Начало страшной мести джиннов!