В самых разных странах различным фактам, связанным с крестовыми походами, начинают уделять пристальное внимание, подчеркивая их значение для национальной исторической памяти. В России битва на Чудском озере 1242 г. — эпизод борьбы русских против Ливонского ордена — стала тем событием, которое породило весьма стойкий миф об Александре Невском — «защитнике православия и земли Русской». Сопротивление гуситов рыцарям-крестоносцам в свое время сплотила чехов, а память об этих событиях была чрезвычайно важна для осознания чешским народом общности своей культуры и истории. В Польше таким ключевым для формирования национального самосознания событием стала Грюнвальдская битва 1410 г., описанная в трудах историков и воспетая в произведениях искусства, — неслучайно в конце XIX в. писатель Генрик Сенкевич создает свой роман «Крестоносцы», посвященный борьбе поляков и литовцев против Тевтонского ордена в конце XIV — начале XV вв., а художник Ян Матейко пишет грандиозное историческое полотно «Грюнвальдская битва», являющееся ярким примером «романтического национализма» в искусстве. В Испании особое внимание уделялось борьбе против неверных, завершившейся отвоеванием у мавров Гранады, и достаточно рано память об этих событиях приобрела характер политического мифа испанского национального государства. В общем, наверное, не было такого явления в истории Европы XIX в., которое бы сыграло столь мощную роль в формировании национальных идентичностей, как крестовые походы.

В Германии политики и ученые, в середине XIX в. поддерживавшие национальное объединение страны, также обращались к примерам из прошлого, и подходящей фигурой им казался предводитель Третьего крестового похода Фридрих I Барбаросса, который стал неким символом нации. В этот период немецкое общество переживало пик своего увлечения этим историческим персонажем. Дело дошло до того, что в 70-е гг. XIX в. археологи занялись раскопками в Тире с целью обнаружить останки короля Германии, и только вмешательство академического сообщества положило конец этим абсурдным попыткам. Другой пример использования темы крестовых походов в политических целях — паломническое путешествие 1898 г. в Палестину кайзера Вильгельма II, в котором, по замыслу, он должен был повторить маршрут крестоносцев. Во время визита немецкий правитель освятил лютеранскую церковь, принял в дар от Турции участок земли на горе Сион и совершил ряд других символических действий, демонстрирующих культурные и политические интересы Германии на Ближнем Востоке. Все эти показательные акты были призваны сплотить немецкую нацию.

В XX в. «эксплуатация» исторического прошлого в националистических и политических целях приобрела в Германии зловещий оттенок. Во времена как Второго, так и Третьего Рейха память о рыцарях Тевтонского ордена, как известно, активно использовалась немецкой пропагандой, особенно для оправдания захватов территорий балтийских и славянских соседей Германии. Один из главных деятелей нацистской партии Гиммлер, создавая в конце 30-х гг. XX в. вооруженные формирования СС, рассматривал их как современный образец Тевтонского ордена, и действительно многое в этих войсках заимствовалось из внешней атрибутики и ритуалов средневековых рыцарей.

В Новейшее время образы крестового похода присутствовали не только в националистической пропаганде, но и, как и прежде, использовались для оправдания колониальных притязаний. Влияние политики на восприятие истории продолжало оставаться весьма ощутимым. На Версальской конференции в Париже в 1919 г. западные державы громко заявили о своих политических интересах, ссылаясь на исторический опыт крестовых походов. Правда, когда Франция стала обосновывать свои права на мандат в Сирии, перечисляя французские завоевания в Святой Земле, эмир Фейсал I задал ироничный вопрос: «Не будете ли Вы так любезны сказать, кто, собственно, победил в крестовых походах?» В этот период крестоносная эпопея все еще рассматривалась как военно-колониальное движение, предварившее победоносный передел мира западными державами.

Подобное отношение к крестовым походам отражалось даже в академических штудиях. Так, в период т. н. французского мандата в Сирии и Ливане (1923–1943) французские историки (например, Луи Мадлен) в своих трудах стремились показать эффективность французского (франкского) господства на Ближнем Востоке в эпоху крестовых походов и даже считали возможным говорить о единой франко-сирийской цивилизации и благотворном влиянии «левантийской Франции» на развитие Востока. Автор грандиозной и до сих пор непревзойденной «Истории крестовых походов и Иерусалимского королевства франков» (1934–1936), знаменитый ориенталист середины XX в. Рене Груссэ несколько страниц специально посвящает концепту «французские колонии», существование которых уже в XII в. он не подвергает никакому сомнению.

Но после Второй мировой войны система колониализма была сломлена, и преобладавшая в XIX–XX вв. вера в превосходство Запада была радикально подорвана. Соответственно изменилась и сама перспектива, в которой рассматривались крестовые походы: этот феномен более не изучался исходя из критериев прогресса, но осмыслялся в контексте того времени и той культуры, которая породила это явление. Тем не менее понятие «колония» до сих пор используется в исторических исследованиях для интерпретации феномена крестоносного движения. Оно приобрело новый смысл, благодаря работам Джошуа Правера, патриарха современной национальной историографии образованного в 1949 г. государства Израиль, и исследованиям его школы. Эти труды открыли уникальную перспективу в исследовании темы: израильские историки изучают крестовые походы на месте событий, привлекая материалы археологических раскопок. Как и французские историки, Правер считал, что государство крестоносцев целесообразно интерпретировать как «первый опыт европейской колонизации», но, в отличие от своих предшественников, характеризовал это общество как своего рода «апартеид» с присущей ему жесткой этнической, социальной сегрегацией. В подобном смысле понятие «колония» до сих пор используется в исторической литературе.

Имея в виду существование столь разных точек зрения на крестовые походы, мы не можем не сознавать, что сегодня изучение этой темы значительно усложнилось, так как историкам приходится иметь дело с многочисленными, часто стереотипными взглядами относительно этого исторического феномена, а также предрассудками, доставшимися нам от предшествующих эпох. Но оно усложнилось еще и потому, что благодаря открытиям в гуманитарной науке XX в. ученые начали изучать культуру прошлого, исходя из имманентно присущих ей критериев. Соответственно, исследуя крестовые походы, историки пытаются реконструировать характерные для этой эпохи представления средневековых людей, отраженные в исторических памятниках. Они желают посмотреть на это явление глазами современников, пытаясь изучать ментальность, мотивы и воззрения, которыми руководствовались средневековые христиане, принимавшие участие в тех разрозненных и часто слабо связанных между собой событиях, что сегодня принято обозначать как крестовые походы. Такой подход был характерен для исследовательского почерка выдающегося британского историка Джонатана Райли-Смита, чьи труды существенно обновили исследование традиционной темы.

Если же говорить в более общем плане о сегодняшнем взгляде на крестовые походы, то для современной эпохи, когда конфликты на религиозной почве и другие войны по существу фактически поставили под угрозу существование цивилизации, характерно резко негативное отношение к этому историческому феномену. Конечно, подобная оценка событий прошлого представляет собой такой же продукт своего времени, как и энтузиазм, присущий предшествующим столетиям. Ведь в суждениях об исторических фактах всегда проявляется господствующая в обществе система ценностей. А современный гуманизм признает допустимым убивать идеи, но не людей. Лучше всего о типичном для XX в. восприятии явления написал британский историк Стивен Рансимэн в своей трехтомной «Истории крестовых походов» (1951–1954), где в заключении он остроумно заметил: «Священная война сама по себе была не более чем длительным актом нетерпимости во имя Бога, что на самом деле является грехом против Святого Духа».[134] И ныне политическая пропаганда и идеология охотно использовала и продолжает использовать наследие крестовых походов в своих целях и манипулировать исторической памятью, прибегая к образам и риторике крестоносного движения. За примерами не надо далеко ходить…