Они обычно пашут плугом, порой запрягая туда быков или даже женщин, а мужчина правит этой необычной упряжкой. Я часто говорил: если бы я была теми женщинами, я бы побила таких мужчин. Мой племянник говорит, что это не по Писанию, ибо запрещено впрягать в одно ярмо вола и осла![279] Однажды я сказала бабе, что ее положение мне кажется ужасным, и она засмеялась и сказала: «Eta nichivo» — то есть «это неважно».

Во время сбора урожая они работают до поздней ночи, на севере России дневной свет задерживается долго[280]. Можно читать в десять часов вечера без искусственного освещения, и они работают: косят траву в лунном свете, вяжут снопы и т. д. Наконец, урожай везут домой в хранилища, скот загоняют в стойла, и начинается долгая унылая зима. Лето, проведенное вне дома, конечно, хорошо для детей, которые бегают вокруг крепкие, загорелые, полуголые, как дикари.

У одной из нянек во дворце была подруга, которая жила в деревне с матерью; она умела прясть очень тонкие нити. Однажды я увидела ее работу и сделала заказ. Я показала ее нитки некоторым знакомым, и получила новые заказы. Я даже послала нитки в Англию и Ирландию, и их покупали по более высокой цене, чем она получила от магазинов, для которых раньше работала. Она вскоре нашла пару учениц, и организовала небольшую мастерскую. Теперь она и ее мать жили в достатке, которого не знали прежде. Но однажды нянька пришла сказать мне, что ее подруга вышла замуж и теперь не может работать. Мне было очень жаль, что она отказалась от работы, так как русские зимы длинные, и я полагала, что она найдет время для того, чтобы ткать, и так и сказала няньке. Девушка ответила, что ее подруга не могла работать, так как она слишком устает по вечерам, когда заканчивает пахать. Я была удивлена и сказала, что никогда не слышала, чтобы женщина управляла плугом, а она ответила, что ее подруга тащит его вместе с коровой.

Я сказала, что она, должно быть, очень любит своего мужа, раз стольким пожертвовала ради него. Я узнала, к моему удивлению, что он был семнадцатилетним мальчиком! Брак был устроен «посредником». Жених был младшим из четырех братьев, все остальные были уже женаты. Всего в семье было одиннадцать взрослых и около двадцати пяти детей, живущих в маленькой избушке. Новая жена была вынуждена отдать свой дом ее свекру, который не платил ей арендную плату, и у нее даже не было свечи, чтобы работать зимними вечерами. Я была очень удивлена, но моя собеседница удивилась мой реакции еще больше и сказала: «Но она была старой девой; и русским не нравится быть старыми девами».

Крестьянки, которых я знала, хотели сосватать меня! Боюсь, мне не удалось бы ужиться в их обществе.

Горничные и няньки в детских пользовались любым поводом, чтобы похвастаться мне, если какой-то человек уделял им внимание. Тогда я, как заботливая мать, расспрашивала всех знакомых о его характере и положении и о том, был ли у него собственный дом, в котором могла бы поселиться его семья.

Если с этим все было в порядке, я предупреждала девушек, но позволила продолжить ухаживания. Однако я никогда не позволяла женихам увозить своих невест в деревню, чтобы пахать на них, как на скотине. Одна из нянек вышла замуж в прошлом году. Она пришла во дворец прямо из школы, в семнадцатилетнем возрасте, и проработала там почти семь лет. Она, естественно, была очень сильно привязана к детям и в последний день проливала потоки слез, и дети тоже были ужасно огорчены, увидев ее в таком горе. Маленькая великая княжна Татьяна сказала няньке, что она может остаться, если так их любит, что мы все тоже любим ее и будет жалко расставаться с ней, а потом она прибежала ко мне, чтобы просить меня не отправлять дорогую Феклу. Я ответила, что она может остаться, если ей здесь понравилось, но она обещала выйти замуж за Владислава; это было ее собственное желание, и я не думаю, что она хотела бы нарушить свое слово.

Другие девушки устроили небольшую вечеринку, чтобы отпраздновать ее отъезд, и ее жених пришел в гости. Когда девушка услышала, что он приехал, то снова не смогла сдержать слез. Она поняла, что пришло время расставания. Маленькая Татьяна Николаевна взяла лист бумаги и карандаш и с большим трудом написала такое послание: «Владислав, будь хорошим с Феклой. Татьяна». Она положила письмо в конверт, написала большими буквами: «Письмо для Владислава» — и отдала горничной, попросив передать ему. Я пришла позже, чтобы поговорить с женихом и пожелать ему счастья. Он вытащил письмо из кармана и со слезами на глазах просил меня, чтобы я поблагодарила маленькую великую княжну и передала ей, что он никогда не забудет, что должен быть хорошим мужем Фекле, потому что это было желание Татьяны Николаевны. Это письмо всегда будет с ним. Фекла приезжала к нам несколько раз после свадьбы и была очень счастлива. Всякий раз, когда она пишет мне, она всегда посылает специальное сообщение для Татьяны и рассказывает, что Владислав очень добр к ней, а малышка очень довольна и говорит: «Хорошо, я рада».

Дети привыкли делать самостоятельно на Рождество и дни рождения подарки для родителей, как правило, какое-то рукоделие. Однажды маленькая великая княжна Ольга, несмотря на мои протесты, решила сделать прихватку для чайника для императора. Она хотела пришить по краю синюю ленту. Я сделала для нее рюши из ленты со всех сторон, и она восхищалась ими безмерно.

Когда наступило Рождество, она подарила свою работу отцу, говоря: «Няня боится, что для вас не будет большой пользы от этой прихватки, но вы можете положить ее на стол, на коврик или повесить на стену, как картину. Просто нужно найти очень маленькую рамку для нее».

Однажды дети гуляли со мной в саду Зимнего дворца. У императора живут несколько очень красивых собак породы колли, и они тоже были на прогулке в саду. Одна из них, молодая и необученная, прыгнула на спину Татьяне Николаевне и сбила ее с ног. Ребенок испугался и горько заплакал. Я подняла ее и сказала: «Бедная Шейла! Она не хотела тебя обидеть; она только хотела сказать: «Доброе утро»».

Ребенок посмотрел на меня и сказал: «Это все? Я не думаю, что она очень вежливая; она могла бы сказать мне это в лицо, а не в спину».

Однажды, вскоре после того, как я приехала в Россию, маленькая великая княжна Ольга была очень непослушной. Я сказала ей: «Я боялась, что ты сегодня встала не с той ноги». Она выглядела немного озадаченной, но ничего не сказала. Следующим утром, не вставая с постели, она позвонила мне и попросила, чтобы ей показали ее правую ногу.

Я выполнила ее просьбу, и она осторожно спустила ее на пол. «Теперь, — сказала она, — левая нога не заставит меня капризничать!»

Теперь стоило только напомнить ей об этом, и весь день она была очень послушна.

Я не думаю, что в мире существует кто-то более немузыкальный, чем я. Мое пение никого не сможет побудить нарушить вторую заповедь[281], ибо оно не восхитит никого ни в небесах, ни на земле, ни в водах ниже земли. Я могу разве что намурлыкать весьма фальшиво две английских песни: «Вечная скала»[282] и «Уильям и Дина»[283]. Когда великая княжна Татьяна была больна и не могла уснуть, она всегда просила меня спеть для нее, и я пела «Вечную скалу», пока бедная страдалица на возмутилась и не отказалась наотрез слушать эту песню; так мне остался только «Уильям». Баллада очень ее заинтересовала, но она все время спрашивала: «Почему бедная Дина выпила яд холодным?». Я отвечала: «Он даже не успел согреться, дорогая; теперь иди спать». Однажды ночью она решила продолжить расспросы: «Почему она не попросила свою няню согреть яд? Вы бы согрели его для меня, не правда ли?».