Николай оживился:

– Это твой портрет?

– Да. Мистер Сомс работал не покладая рук, чтобы закончить его к сроку.

– Дай мне на него посмотреть.

– Сначала подарок мне, - возразила она, уселась рядом с ним на пол, по-турецки подогнув длинные ноги, и приняла из его рук кубок с вином.

Николай не чинясь вынул из-под подушек сверток. Эмма с детским любопытством потянулась к нему.

– О, я больше всего люблю маленькие. - Разорвав бумагу, она открыла бархатную коробочку и с восторгом уставилась в нее, а потом осторожно вынула изумительно засверкавшую в свете камина брошь. По заказу Николая она была выполнена в виде тигра с полосками из черного оникса и желтых бриллиантов.

– Спасибо! - Эмма лучезарно улыбнулась мужу. - Он напоминает мне тебя.

– Вообще-то он должен был напоминать тебе о Маньчжуре.

– Вы с ним не слишком отличаетесь друг от друга, - заметила она, протягивая руку, чтобы погладить его затылок. - Оба вы одиночки, в прошлом жестоко раненные, и ни того, ни другого нельзя назвать полностью одомашненным.

Он бросил на нее взгляд, полыхнувший ярким золотом:

– Но ты ведь не хочешь, чтобы мы такими стали.

Криво улыбнувшись в ответ, потому что в словах Николая было много правды, Эмма притянула картину поближе.

– А теперь пришел черед твоего подарка. - Она помешкала, перед тем как развернуть картину, и слегка нахмурилась. - Она… она необычна. - Он махнул рукой, чтобы она не медлила. - Ну, тогда ладно. - Широким жестом Эмма сдернула покрывало. - Что ты о ней думаешь?

Николай молча и сосредоточенно вглядывался в портрет. Роберт Соме изобразил Эмму сидящей на подоконнике. На ней были белая рубашка с распахнутым воротом и легкие бежевые брюки. Неожиданную эротичность портрету придавало то, что Эмма была босой. Водопад распущенных рыжих кудрей, сверкавших от пронизывающего их солнечного света, ниспадал до бедер. Выражение лица, мечтательное, чуть серьезное, удивительно контрастировало с вольностью позы. Николай не мог оторвать глаз от портрета, находя его пленительным и чувственным.

– Он очень странный, правда? - спросила Эмма, пристально следя за реакцией мужа.

Николай улыбнулся и притянул ее к себе на колени, не сводя глаз с портрета.

– Он прекрасен. Спасибо тебе, Рыжик. Я буду дорожить им больше, чем всеми остальными шедеврами, которыми владею.

– Не знаю, где мы его повесим, - продолжала Эмма, откидываясь к нему на грудь. - Некоторых может оскорбить вид княгини в брюках.

Он нежно провел рукой по ее длинным, как у жеребенка, ногам.

– Я только такую княгиню и хочу иметь, Рыжик.

Она улыбнулась, довольная комплиментом, и начала нервно теребить пуговички на его рубашке.

– Николай, я тут подумала: есть кое-что, о чем ты должен знать.

– Что именно? - Николай почувствовал внезапную перемену ее настроения. Держа жену в объятиях, он терпеливо ждал, пока она подберет нужные слова.

– Не знаю, как тебе сказать, - наконец проговорила она. Николай приподнял ее подбородок и заглянул в глубокие синие глаза. Что-то всколыхнулось в нем, дрогнула какая-то струна, прозвеневшая почтительным ужасом и недоверием. Он понял, что она хочет сказать. Внезапная уверенность пронзила его насквозь, но он жаждал, чтобы она произнесла это вслух.

– Просто скажи это, Эмма.

– Я… - Она стиснула в пальцах тонкое полотно его рубашки. - Я думаю, что я… - Она снова затихла и только молча глядела на него, не в силах кончить фразу.

Он передвинул ладонь на ее упругий живот и вопросительно на нее посмотрел. Она ответила легким кивком, щеки ее полыхали пунцовым румянцем.

Николай глубоко вдохнул. Ребенок, их с Эммой ребенок - частица его в ней! Это известие вызвало в нем не прилив восторга, а что-то вроде ошеломленного смирения из-за того, что Бог подарил ему такую возможность. Мысль о трех детях терзала его душу: о Мише, брате, которого он бессилен был спасти, о Джейке, мальчике, которого он первоначально предал и от которого отрекся, и Алексее, сыне, навеки для него утраченном. Возможность увидеть рождение своего ребенка, участвовать в этой новой жизни, стереть с лица земли руины своего прошлого и начать все с чистого листа… Николай склонился над Эммой и погрузил лицо в живую массу сверкающих кудрей.

– Значит, ты доволен? - спросила Эмма, сомкнув руки у него на спине.

Несколько мгновений он не мог ответить.

– Ты - моя жизнь, моя вселенная! - наконец произнес он дрогнувшим голосом.

* * *

После бурного рождественского утра, во время которого слуги обменивались подарками в большом холле, а хозяева - в семейной гостиной, дом был усеян обрывками бумаги и лентами.

Незадолго до приезда гостей Эмма поспешила переодеться в голубое шелковое платье, отделанное узкой черной тесьмой. Юбка была простого покроя, без оборок и складок, лишь отороченная черной бахромой. Из украшений на ней была только тигровая брошь, приколотая в пене белого кружева у шеи.

Служанки суетились, убирая разноцветный мусор пустых коробок и оберток, а на кухне жарилось-парилось угощение для двухсот гостей. Аппетитные запахи традиционных жареных фаршированных индейки и гуся смешивались с ароматами русских блюд: грибов в сметане, квашеной капусты и пропитанного ромом дрожжевого кекса с изюмом, называемого "ромовая баба".

Джейк носился по дому в безудержном восторге, размахивая новыми игрушками и нетерпеливо вопрошая, когда же приедут его кузены.

– Скоро, - успокаивала его Эмма, не в силах удержаться от смеха при виде противоречивых выражений двух лиц: Джейка - счастливо ожидающего и его отца - безнадежно смирившегося. Она знала, что Николай без радости встретится со Стоукхерстами, особенно с Люком. Эти двое никогда не были в хороших отношениях, а с момента свадьбы Николай и вовсе избегал своего тестя.

Поймав на себе шутливый взгляд Эммы, Николай скривил губы в подобии улыбки.

Она подошла к нему и поцеловала в щеку.

– Все пройдет удачно, - пробормотала она. - Гости будут в праздничном настроении, а мои родители очень рады приглашению. Перестань смотреть так, словно у тебя должны вырвать зуб.

– Ты собираешься рассказать своей семье о ребенке?

– Пусть пока это будет наша с тобой тайна.

Николай потыкался носом в нежные кудряшки у нее над ушком. Но прежде чем он успел ответить, в дверях возникла Марфа Сударева.

– Целая вереница карет показалась на подъездной аллее, - задыхаясь от бега, проговорила она.

– Спасибо, Марфа. - Эмма радостно захлопала в ладоши и потащила Николая приветствовать гостей.

Вскоре дом зазвенел веселыми голосами и смехом. Толпа детей собралась вокруг большой рождественской ели, в то время как взрослые потянулись в гостиную, где им поднесли глинтвейн, гоголь-моголь и русский напиток, подслащенный перебродившим медом. Лорд Шепли, прославленный музыкант, уселся за фортепьяно и стал наигрывать рождественские песни, а остальные гости хором ему подпевали. Убедившись, что все в порядке, Эмма успокоилась и расслабилась. Отец и Николай были любезны друг с другом, но соблюдали дистанцию, с преувеличенным вниманием наблюдая за играми детей. Тася, очаровательно выглядевшая в лиловом шелковом платье, поймала взгляд Эммы и лукаво ей подмигнула.