заселена викингами около 900 г. н. э. В 1100 г. население острова достигло 80 тысяч человек, а плотность населения при этом была менее 1 чел./кв. км. — то есть вполне соответствовала плотности населения Финляндии или Канады в XVII в., где историки отмечают «демографию первооткрывателей». А к 1800 г. население Исландии вследствие проблем с низкой рождаемостью уменьшилось до 47 тысяч ([21] с.84), в то время как в Финляндии, находящейся примерно в той же климатической зоне, оно практически утраивалось каждые сто лет. Причем, как пишет историк Г.Джонс, данные регулярных исландских цензов свидетельствуют о медленном и неуклонном сокращении в стране числа хуторов (а следовательно, и населения): спустя несколько столетий после массовой колонизации Исландии это число уменьшилось на 1/4, а к 1703 г. — сократилось уже почти в 2 раза ([21] с.51). Как видим, картина здесь прямо противоположная тому, о чем говорит теория «демографии первооткрывателей».

Другим примером может служить Гренландия. Здесь в конце X в. были основаны две колонии викингов, при общей численности населения, достигавшей 3000 человек. Но вскоре после заселения острова рост населения прекратился и началось его постепенное сокращение. Одна из двух колоний прекратила свое существование к 1342 г., и остатки колонистов переселились в другую. А последний обитатель второй колонии умер около 1500 г. и остался не погребенным, поскольку некому было его похоронить. Причем, не было объективных причин для вымирания: исследования останков колонистов показали, что все они хорошо питались, поскольку разводили скот и всегда имели молочные продукты и мясо, а также собирали вполне нормальные урожаи зерна ([21] с.84, 91, 107–108). Не было недостатка и в корме для скота: в местах поселений были прекрасные пастбища, и после смерти всех колонистов в колонии продолжали жить одичавшие коровы и овцы. Нет никакой информации, которая бы свидетельствовала о серьезных эпидемиях или внезапном истреблении колоний внешними врагами: никаких врагов у гренландцев, равно как и у исландцев, не было и даже неоткуда было взяться. Тем не менее, в течение всех этих двух или трех столетий постепенно уменьшалось число обитаемых ферм ([21] с. 94–95), и постепенность этого процесса указывает на проблемы с воспроизводством населения, аналогичные тому, что мы видим в Исландии. Причем, вряд ли подходят рассуждения о необычайной суровости климата Гренландии: юг Гренландии, где находилась одна из двух колоний, находится на широте таких крупных городов как Берген, Хельсинки и С-Петербург. В России можно найти десятки примеров поселений, находившихся в намного более суровых условиях, где население росло, рождаемость была высокой и которые просуществовали до настоящего времени, а многие превратились в города. И к тому же большинство из них были намного больше оторваны от остального мира, чем Исландия и Гренландия[147]. При этом, так же как и в отношении Исландии, в Гренландии есть прямые подтверждения факта сознательного ограничения рождаемости. Археологические раскопки показали, что число мужчин в могилах гренландских колонистах значительно превышало женщин ([21] с.93), что, по мнению демографов, является именно таким подтверждением, о чем выше уже говорилось, и, как мы видим, такое несоответствие было характерно и для эпохи античности, и для Англии XIV в., и для многих других стран в период острого демографического кризиса[148].

Пожалуй, помимо указанных выше теорий, можно упомянуть еще одну, правда, относящуюся не столько к демографии, сколько к развитию и угасанию наций и народов — теорию этногенеза Л.Гумилева. Если попытаться ее пересказать в двух словах, то она уподобляет развитие и, соответственно, демографические тенденции жизни любого народа или нации рождению и жизни человека или звезды. Сначала, после зарождения народа или нации, идет период детства, затем — молодость, зрелость и старость. Развитие нации сопровождается вспышками — выбросами энергии. Затем эта активность постепенно угасает, хотя демографические вспышки могут время от времени еще происходить. И, наконец, начинается период постепенного старения и смерти нации, при среднем сроке ее жизни — около 1500 лет ([15] с.259, 407–110). Теория, конечно, красивая. Но она, к сожалению, никак не объясняет, почему демографические вспышки происходят именно в те, а не в другие периоды, поэтому мало что дает в плане их объяснения. Не говоря уже о том, что «продолжительность жизни» отдельных наций уж очень сильно отличается от того среднего уровня, который был принят Л.Гумилевым (1500 лет). Например, евреи, армяне, китайцы, баски существуют как нации или народы уже порядка 3–4 тысяч лет, то есть, переводя на человеческий возраст, являются столетними или даже 200-летними стариками. Но, несмотря на это, никто из них пока и не думает стареть или умирать. С другой стороны, можно привести много примеров, когда народы исчезали, не успев прожить и нескольких столетий. У исландской нации сразу после «детства», продолжавшегося порядка 2 столетий, наступил длительный 700-летний период «старости», а уже затем наступило что-то вроде «зрелости». Конечно, могут возразить: Исландию колонизировали норвежцы, а у норвежской нации к XIII–XV вв. уже могли закончиться и «детство», и «молодость»; а, например, китайская нация в ходе своей эволюции в течение трех тысячелетий могла как бы получить второе рождение. Но в таком случае четко сказать, в какой фазе или в каком возрасте — детском, юношеском, зрелом или старческом — находится та или иная нация, невозможно. Поэтому, хотя в самой теории Л.Гумилева как теории образования наций, возможно, и содержится большой смысл, тем не менее, следует признать, что она, к сожалению, не может нам сколько-нибудь серьезно помочь в понимании тех явлений демографической истории, о которых идет речь. Демография — точная наука, как и экономика, и она требует точного подхода.

Итак, мы убедились в том, что ни одна из существующих на сегодняшний момент теорий не может объяснить те резкие и длительные снижения рождаемости, которые происходили в истории античности и позднего средневековья и фактически имели всеобщий характер, охватывая большинство стран, наций и народов, проживавших в Средиземноморье или в Европе. Не могут они быть объяснены и какими-то простыми причинами, типа резких изменений климата. Как, например, указывал Ж.Дюби, демографический кризис в Европе начался в XIII в. в самый благоприятный в климатическом отношении период и задолго до ухудшения климата, произошедшего лишь спустя несколько столетий ([210] р.34). Кроме того, как видно на примере Финляндии, Канады и России, высокая рождаемость и быстрый рост населения могут иметь место и в условиях сурового климата.

Для того чтобы понять действительную причину указанных явлений, нужно вернуться к тем вопросам, которые были освещены в предыдущей главе. Мы видим, что в античности демографический кризис (Греция IV–III вв. до н. э.) начался тогда, когда началось формирование глобальной рыночной экономики, то есть общего рынка государств Средиземноморья. И он