Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А дальше – хорошо известные всем строки из рассказа «Морфий»:
«Анна К. стала моей тайной женой. Иначе быть не могло никак. Мы заключены на необитаемый остров».
Да, да! Именно остров! Там, в наркотических грёзах были только он и она. На смену ненавистной яви приходила иллюзия сбывшейся мечты.
Однако обманывать себя бесконечно невозможно. Рано или поздно приходит понимание того, что прошлое уж не вернуть. И даже морфий не поможет. По счастью, Булгакову удалось избавиться от морфинизма, но воспоминания о К. продолжали терзать душу, следуя за ним неотступно, словно какой-то рок, словно наказание за совершённую ошибку. Ведь можно было сделать всё иначе, но…
И в завершение – ещё несколько строк из этого рассказа:
«Анна К. умерла в 1922 г. от сыпного тифа, на том же участке, где работала. Амнерис – первая жена Полякова – за границей. И не вернётся».
В сущности, сам Булгаков предлагает нам выстроить этот ряд – К., Анна К., Анна Кирилловна и Кира Алексеевна. Стоит обратить внимание на совпадение инициалов, если переставить «А» и «К». Да, видимо, ещё сохранялась слабая надежда – вдруг прочитает и поймёт.
Пожалуй, из приведённых выше строк следует сделать и такой вывод. К 1922 году воспоминания о Кире Алексеевне уже перестали тревожить Михаила Афанасьевича. Во всяком случае, он уже не так болезненно переживал разлуку. О том, что княгиня уехала в Европу, я уже писал. Вероятно, только в 1922 году Булгаков обнаружил, что её уж нет, что для него она, по сути, умерла. Неоспоримо лишь то, что Кира Алексеевна в Россию никогда не возвращалась.
Душевное состояние Булгакова в 19161917 годах и несколько позже, как мы убедились, объяснимо. Можно понять и его наивное желание стать певцом, появившееся в 1909 году – использовать вокальное мастерство как способ покорить сердце любимой женщины. А что же Кира Алексеевна? Что было с ней в 19081909 году? На этот вопрос ответить могли бы её письма – те, что писала она своей подруге, смею думать, в то время самой близкой из всех, княжне Анжелике Михайловне Гирей. Увы, о том, что было в письмах Киры Алексеевны, мы вряд ли когда-нибудь узнаем – в архиве княгини Александры Козловской в Пушкинском музее есть только письма, адресованные семье Козловских. Вот что написала княжна Анжелика Гирей в ответ на послание Киры Блохиной:
«Милая моя Кира! Твоё письмо меня очень и очень огорчило. Даже испугало. Таким унынием, отчаянием веет от него, что просто холодно на душе… Друг мой милый, не падай духом, возьми себя в руки и мужественно борись с горем, если таковое тебя гнетёт. Жизнь мало к кому обращалась хорошей и светлой стороной, и поверь мне, у каждого есть своё горе, важно только не опускать крыльев. Тяжелее всего жить без надежды в будущее, а у тебя есть вера в то, что горе минует, значит временные горести можно и должно перенести бодро. Малодушие и уныние есть грех, с которым нельзя не бороться, а в твои года, когда жизнь с её горестями только начинается, негоже складывать оружие, хотя бы ради того, что в этом падении воли и духа очень меняется душа и все радости жизни пройдут мимо тебя и лучшие твои годы будут прожиты бесполезно, т.к. ни душа, ни ум, ни сердце не могут развиваться в том подавленном состоянии, в котором ты находишься…»
Можно представить себе, каким отчаянием и болью было проникнуто письмо Киры, если, прочитав его, подруга испугалась. Но, как видим, даже она не знает, даже представить себе не может, в чём причина этого горя, этого страшного отчаяния. Если бы всё было связано только с тем, что происходило в семье, не было бы никакого смысла скрывать. Нет, видимо, тут было что-то личное, сокровенное, о чём Кира не решалась рассказать даже самой близкой своей подруге, которая понимала её, как никто другой:
«Они все не знают твоей души…»
Так пишет Анжелика. Но вот следует неожиданный вопрос:
«Почему ты надумала ехать в Москву? И будет ли тебе это приятно?»
А следом княжна приводит слова Алексея Сергеевича Блохина, обращённые к ней:
«Интересно было бы прочесть письма Киры к Вам, очевидно, она с Вами откровеннее и Вы ближе к правде».
А нам-то как было бы интересно! Прочесть для того только, чтобы понять. Увы, даже княжна не знает правды, и только делает вывод, что «отец твой не особенно верит в то, что ты в Петербург последуешь».
Не в Петербург… А может быть, и не в Москву?
Вполне возможно, что угнетённое состояние Киры связано и с тем, что ей пришлось ухаживать за рано постаревшими родителями. Особенно плоха была мать, судя по всему, страдавшая нервным расстройством. Об этом пишет брат Георгий:
«Поверь, хоть ты и сожалеешь о неисполнении твоих желаний, что ты тогда своими поступками внесла слишком большую тревогу в любящих тебя людей и то неподдельное огорчение нашего папы не имело бы границ, если бы ты ушла из семьи, т.к. я вижу и глубоко чувствую, что по временам папа выбивается из сил, дабы удовлетворить желания больной мамы… Понимая тебя всей душой, я всё же должен признать нужным, что для нас (!) известные компромиссы со своими желаниями необходимы для устоя той же семьи и спокойствия окружающих, которое иногда бывает нужнее собственного… Я собственным опытом знаю, что все те жизненные вопросы и весь ход самостоятельного существования, которого ты так хотела, по временам становится так противен и тяжёл, что и мужская сила не выдерживает…»
Брат лезет вон из кожи, пытаясь удержать Киру в семье, убедить в том, что нужно забыть о самой себе, ради блага семьи распроститься с надеждами на личное счастье. Каково было весьма привлекательной девушке в цветущем возрасте – ей шёл двадцать второй год – сознавать, что радости бытия не для неё, что вынуждена она запереть себя в четырёх стенах, ухаживая за родителями, а в это время жизнь в окружающем мире бьёт ключом.
Но что же это были за «поступки»? Куда или к кому Кира собиралась уходить? Известно лишь, что в начале 1909 года она на некоторое время всё же покинула отцовский дом. Причину узнаём из письма княжны:
«Твой отец был у нас и говорил мне, что ты поступила на курсы Боб.П., очень рада, думаю, что
