Лирда набрала в грудь воздуха и быстро, не давая себе раздумать, выпалила:

— Я инопланетянка. Полюбив тебя, я подпала под власть запретных чувств.

Корсаков вздохнул с облегчением:

— И это все? Эту тайну я тебе с удовольствием прощаю. Он вдохнул душистый, сладковато-горький, как скошенная трава, аромат ее кожи. Но она опять отстранилась:

— Ты еще не знаешь всего: за мной охотится майстрюк. Он хочет убить меня.

Второе ее признание Алексей выслушал уже с большим вниманием.

— Майстрюк — это фамилия? — поинтересовался он.

— Ты не понимаешь. Майстрюк… он из космоса… Он хочет убить меня.

— Это уже лучше. Не волнуйся, крошка, борьба с инопланетными чудовищами — моя специальность. Из какой бы галактики он к нам ни прилетел, мы сделаем из него котлету, — в тон ей пообещал Алексей.

Она внимательно взглянула на него и, не увидев на его лице улыбки, благодарно прижалась к нему. — Еще в чем-нибудь ты хочешь признаться? — Больше нет, хотя постой… — Лирда задумалась, смешно наморщив лоб.

С улицы донесся звонкий лай.

— Прадедушка чем-то недоволен, — сказала Лирда. — Чингиз Тамерланович? — спросил Алексей, слегка путавшийся в ее «родственниках».

— Да нет же, Грзенк — папа, а это прапрадедушка — Бнург! — терпеливо объяснила она.

— Ну и пусть лает. Не будем мешать дедушке, — сказал Алексей и закрыл ей рот поцелуем. Как он уже успел убедится, это был единственный срабатывающий способ против роковых признаний.

Часов в десять утра, когда Бурьин с Китти и Корсаков с Лидой пили на веранде чай, баба Паша вернулась из магазина.

— Андрюшку видела, Сократова-то. Заметил меня, так передернулся весь. Синяк у него вот тута. Говорят, жена сковородой приложила.

— Может быть, он ей изменил с кем-нибудь? — томно осведомилась Китти.

— Андрюшка-то? — недоверчиво повторила баба Паша. — Да ты и скажешь. В нашей-то глуши? У нас на всю деревню десять старух.

Место Чингиза Тамерлановича за столом было незанято. Лида объяснила это тем, что дедушка задержался на прогулке. Грзенк появился, когда они уже заканчивали завтракать. Никаких пучков целебной травы в руках у него не было, зато вид у потомка двух ханов и эмира был самый что ни на есть таинственный. С этим же таинственным видом он уселся на свое место с краю стола и замер как истукан. Его маленькие, косо прорезанные глазки хитро щурились.

— А где же лечебная кора и первоцвет, а, Чингиз Тамерланович? — спросил Никита.

Потомок трех ханов недовольно покосился на него.

— Чего ты сияешь, как начищенный пятак? Влюбился, что ли? — подозрительно спросил Бурьин, когда они вошли в лес.

— А что, завидно?

— Мне? Я и сам с усам! — хмыкнул Никита.

В лесу было влажно. Земля буквально набухла сыростью. Грязь липла к сапогам. На почве у ручья отпечатались следы копыт, и Корсаков подумал, что так все и было тогда, несколько веков назад, словно не существовало течения времени, и все осталось неизменным на этой земле.

— Здесь кто-то проезжал на лошади, — сказал Корсаков.

Бурьин вгляделся в отпечатки:

— Ты неисправимый романтик.

— Почему это?

— Только неисправимый романтик спутает лошадь с коровой. Я тоже не большой специалист, но знаю, что лошадей подковывают.

Вскоре ручей привел их к мостику, где они с удивлением обнаружили, что яма на месте выкорчеванного пня засыпана.

Бурьину это не понравилось.

— Похоже, наше тихое местечко становится популярным. Еще немного, и можно будет устроить на полянке аттракцион «Найди клад!». А вот тут, на пеньке, приткнуть кассиршу продавать билетики.

Алексей подошел к мостику и, ступив на него, всмотрелсяв заросли на другом берегу.

С той стороны есть какая-нибудь деревня, ты не спрашивал?

— Там болото. Есть еще сторожка, куда охотники захаживают, но это далеко, — объяснил Бурьин.

— А ты откуда знаешь?

— Да так, поболтал с одним субъектом федерации, — хмыкнул Никита.

Корсаков подошел к камню. Его омытый дождем бок (там, где они счистили мох) отливал блестящей чернотой. Алексей забрался на камень — в одном месте его скошенная часть образовывала нечто похожее на седло. Сверху было видно всю поляну и ручей до излучины. Он осторожно снял тонкий слой мха и увидел в небольшой выемке на поверхности камня лужицу натекшей дождевой воды.

Никита вытащил из-под мостика лопату и сосредоточенно стал ковырять землю у основания камня.

— В случае успеха каждая минута моей работы будет стоить но меньшей мере тысячу баксов, — заявил он.

— А в случае неудачи работа станет сугубо благотворительной, — усмехнулся Корсаков и, спрыгнув с камня на траву, принялся за дело.

Вскоре после того как авантюристы ушли, мрыги, под разными предлогами оставив бабу Пашу, переместились на улицу.

На веранде Лирда на минуту задержалась перед большим старым зеркалом в деревянной раме, разглядывая в помутневшей амальгаме свое отражение.

— Любуешься собой? — Признаться, детка, тебе и в самом деле есть чем любоваться. — Дымла остановилась на шаг позади нее, скрестив на груди руки. Она сама в земном зеркале не отражалась, и это, похоже, ей не нравилось.

— Ты не задумывалась над тем, как много видят зеркала? — мечтательно спросила Лирда. — Если бы можно было заглянуть в память зеркала, сколько бы там нашлось интересного!

— В самом деле? — поразилась Дымла. — Неужели я пропустила что-нибудь интересное?

— Что ты имеешь в виду?

— Будто сама не знаешь? Ты сегодня за завтраком вся лучилась счастьем. У вас что-то было с Алексеем, с этим милым землянином?

— Не понимаю, о чем ты говоришь? — с возмущением сказала Лирда, чувствуя, что краснеет.

Дымла расхохоталась и обняла ее за плечи:

— Не волнуйся, от меня никто ничего не узнает. Пускай наш песик и твой папочка пребывают в блаженном неведении. Когда дело касается любимых дочерей и внучек, даже самая чуткая интуиция имеет свойство дремать.

С улицы раздался нетерпеливый лай Бнурга.

— Легок на помине. На совет зовет, — сказала Дымла, и Лирда, избегая дальнейших расспросов, поспешила на улицу.

Грзенк и Бнург ждали их на задворках летнего домика.

— Где вы были? — с подозрением спросил Грзенк.

— Изучали свойства старых зеркал, — весело сказала Дымла. — Почему они отражают одно и не отражают другое.

Бнург удивленно покосился на нее и почесал задней лапой ухо, при этом звук был такой, будто с тарахтением заводили мопед.