Дежурный ухватил индейца поперек туловища, оттащил. Лур вырывался, как бешеный. Его тянуло к пульту. Он упал плашмя, царапал пальцами пол и что-то говорил. Август присел подле индейца, помогая удерживать его.

— Лур, ты федеральный забыл? Мы тебя не понимаем.

Услышит он тебя, как же! Он сейчас только голоса слышит.

— Там… — прохрипел Лур. — Она зовет… Меня зовет. К себе… Вы… вы неправильно идете. Там смерть. Надо правей. Она так говорит.

Мы застыли. Август только повернул голову в сторону бабы Лизы, не успел даже сказать ничего.

— Мощность на ноль! — приказала она.

— Лур, на каком языке Она говорит? — расспрашивал Август.

— Не… не знаю. Ни на каком. Я… я просто вижу, слышу…

— Это как ваша почта?

— Да! — обрадовался Лур. Он начал приходить в себя. — Она зовет.

— Кто Она?

— Она… она — моя мать.

— Твоя мать осталась на Земле. Ты уверен, что слышишь именно ее?

— Нет, это не та мать. Другая. Я… я не могу объяснить. Федеральный язык слабый.

— Хорошо, — согласился Август. — Лур, тебя никогда не испытывали для работы Слышащим и Говорящим?

— В детстве, — кивнул тот. — Я не выдержал испытания. Слишком плохо слышу и говорю. Слабо-слабо. Тогда мне велели жить как все.

— Но Ее ты слышишь хорошо?

— Да, да! Очень хорошо! Она очень громко говорит, так, что Ее услышал бы любой!

Мы столпились вокруг Лура. Он уже сидел на полу, яростно жестикулировал, пытаясь объяснить, что происходит.

Август отошел, зачем-то осмотрел пилотские кресла. Попробовал страховку. Я тихо спросила:

— Что случилось?

— Помнишь дневники Фирса Ситона? Статуя Великой Мэри? Было предположение, что она — приводной маяк.

— Только она на Саттанге.

— Мы не знаем, сколько таких маяков может быть по Галактике. Великая Мэри — святыня для индейцев, потому что они слышат ее. Только поэтому. Лур поймал другой приводной маяк.

— Как-то все очень… чудесно. Невероятно.

Август хмуро глянул на меня из-под ресниц:

— У индейцев не бывает галлюцинаций. Мозги по-другому функционируют. И я тоже кое-что чувствую. — Август вытащил из-за пазухи талисман Билли на цепочке. — Нарочно взял с собой. Я не слышу, я просто чувствую. Лур прав: мы пошли неверным путем.

Я оценивающе поглядела на Лура. Я поняла, что задумал Август.

Лyp смущенно уселся в пилотское кресло. Его тщательно пристегнули на случай, если он потеряет контроль над собой. Август встал рядом, держа в ладони талисман.

— Лур, я понял, что ты слышишь. Это не живое. Но оно подсказывает путь. Ты будешь слушать и передавать нам, что оно тебе скажет. Если будет плохо слышно… — Он положил ему на колени талисман. — Попробуй с этим.

Лур сильно побледнел:

— Да. Я буду делать так, как меня учили.

Он закрыл глаза. Рука пошарила по коленям, нащупала талисман, пальцы сжались. На миг у него перехватило дыхание, но Лур выровнял его.

И заговорил. Ровно и размеренно. Так говорят индейские почтари в трансе.

Баба Лиза развернула корабли, мы вернулись к началу тоннеля. Там заложили дугу и встали на правильный курс.

Я не верила в происходящее. Мне казалось, я сплю. Лур подергался немного, потом обвык, успокоился. Баба Лиза ухитрялась совершенно верно понимать его указания, данные на языке, равно далеком как от профессионального арго пилотов, так и от литературного федерального.

Август подпер щеку кулаком и меланхолично глядел в монитор.

— Между прочим, за нами «хвост», — сказал он.

— Куруги решил по случаю тропинку разузнать. — Баба Лиза зло рассмеялась.

— Ну да. Беспилотники. И вот что я заметил: они идут след в след. Но мы проходим, а их просто в стружку разносит на том же самом месте. Не всех, правда. — Он с усилием поднялся, помял левое плечо. — А пойду я, пожалуй, немного попрактикуюсь в стрельбе. Павлову скажите, чтобы не лез. Он наверняка лучше меня стреляет, влезет, и мне не хватит мишеней. Вот я устану, пусть тогда подключается.

Он подарил мне долгий взгляд, словно ждал, что я пойду за ним. Я подумала, что в рубке мне делать решительно нечего, поколебалась еще и пошла. Догнала Августа уже на импровизированной оружейной палубе. Август деловито обустраивался на операторском месте: подгонял под себя кресло, регулировал высоту пульта и мониторов. Я присела рядом, на откидном сиденье.

— В телепатии упражняюсь, — бросил мне Август.

— В смысле?

— В смысле, что я подумал: получится ли у меня без слов кого-нибудь позвать? Например, тебя. Получилось.

— Август, для чистоты эксперимента тебе следовало звать меня так, чтобы я не видела. А то у тебя на лице все написано.

— Правда?

— Ага. У тебя последнее время мимика очень выразительная стала. Тоже упражнялся?

— М-м. Это хорошо или плохо?

— Не знаю. Непривычно.

— Я сам чувствую, что изменился. Стал часто терять самообладание. Даже по пустякам.

— И эксперименты ставишь какие-то нелепые. Август, ты что, веришь в телепатию?

— У человека? Нет, конечно. Делла, мы попали в загадочное и невозможное с точки зрения физики место. Наука не может объяснить того, что тут происходит. Религия может, но неубедительно. Поэтому я не задаюсь вопросами, а просто наблюдаю. Это интересно, увлекательно… Промазал, — удовлетворенно сообщил он. — Артиллерист из меня никудышный, даже автоматика не спасает. Видимо, просто таланта нет… Ага! Одним меньше.

— Самое странное, что я ни капельки не боюсь.

— Я тоже. И даже не нахожу в этом ничего странного. Я не чувствую, чтобы это место было враждебно или хотя бы безразлично. У меня такое ощущение, что оно дружелюбно, только мы говорим на разных языках.

— Хочешь сказать: тут люди гибли из-за недоразумения?

— Не знаю. Ты заметила? Ни одного погибшего корабля пока не догнали.

— Они дальше, наверное.

— Большинство погибало на первой же ловушке. Должно быть скопление мусора. А там — чистота.

— Думаешь, есть какие-то течения, относящие мусор в сторону?

— Думаю, его затягивает внутрь.

— Фу! Невольно вспомнишь, что Куруги называет тоннель Желудком.

— Что ты о нем скажешь?

— Очень неприятный человек. В нем есть детская жестокость. Ребенок играет в куклы, думая, что они неживые и им не больно, значит, можно разломать их, выбросить.

— Я никогда так не думал. Мне казалось, наоборот, куклам больно.