– И в чем абсурд, – горько усмехнулся Алексей Сергеевич. – Суд признал землю, на которой ведется строительство, принадлежащей храму и в то же время владелицу здания – добросовестным покупателем, законным владельцем.

Тут у меня подвернулся повод спросить, и я с удовольствием это сделал (а то сидел молча, только кивал):

– А вы предлагали ей альтернативу?

Глава пожал плечами:

– Года два назад предлагали выкупить недострой, предоставить на выбор другой участок, но после того, как поняли, что она будет до конца стоять на своем, переговоры, конечно, прекратились.

– Понятно… – Но на языке вертелся еще один вопрос, правда, задать его я пока не решался. А хотелось узнать, почему только недавно началась борьба за эти метры. Все-таки на дворе не восемьдесят восьмой год и не девяносто второй…

Как я уловил, на месте нынешнего недостроя стоял магазин, который в начале девяностых приватизировали. Потом несколько раз перепродавали. Владельцами были влиятельные в селе люди, и с ними тягаться православные, по всей видимости, не решались. Решились лишь после того, как теперешняя владелица, жена очередного влиятельного человека, овдовела… Но, с другой стороны, упрекать в этом борцов за освобождение церковной земли не хотелось, – еще вчера Виктор Федорович мне рассказал, что лет пятнадцать назад был у них очень активный и принципиальный глава района – Иванов, – пер напропалую, и его убили. Угрожали и нынешнему…

Я подсобрался, выстроил в голове другой вопрос и обратился к депутатше Народного собрания:

– А возможно ли все-таки решить эту проблему на республиканском уровне? – Вопрос бессмысленный после всего, что мне уже сказали, но нужно было показывать заинтересованность. Не сидеть же пнем.

Депутатша протяжно выдохнула, словно готовилась поднять тяжеленный груз.

– Я считаю, что на уровне Дагестана эту проблему уже не решить. Все органы, которые могли бы помочь нам в этом деле, были задействованы, но никто не помог, никто, по существу, не разобрался. Хотя на словах все за нас, все разделяют наше… гм… наше мнение… Теперь у нас нет другого выхода, кроме как обратиться в Москву, в федеральные структуры. Ни у меня как у депутата, ни у простых жителей села нет никакой надежды на то, что удастся отстоять территорию, исторически принадлежащую храму.

– А по каким причинам власти республики не хотят разобраться в этом вопросе? – Я почувствовал себя журналистом, ведущим расследование, азарт появился.

– Причины… Причины в том, что здесь задействованы родственные связи. Высокопоставленные чиновники, находящиеся во власти, конечно, помогают своим родственникам. И в этом смысле никакой закон, даже деньги, не имеют значения. Родственные отношения стоят надо всем. И это особенно ярко проявилось в вопросе строительства магазина на территории храма.

Мне понравился ответ – вполне депутатский хотя бы по форме… Тут взвился Виктор Федорович:

– Да что говорить! Этим магазином до Асият владел муж председательницы нашего районного суда. А сама Асият – родственница председателя суда республиканского! Тут стена непрошибаемая, понимаете?!

Сидели долго, собравшимся нужно было выговориться, и они говорили, говорили. Периоды интереса и сочувствия сменялись у меня усталостью и раздражением, затем какой-нибудь факт вызывал удивление, и я снова со вниманием слушал, увлекался, кивал, издавал междометия, но затем срабатывал инстинкт самосохранения, мозг почти полностью отключался, и я тупо ожидал, когда все закончится.

– Ого! – вдруг удивился глава, взглянув на часы. – Уже половина четвертого! Нужно еще в Новодмитриевку успеть… – Он поднялся, протянул мне руку: – Извините… В общем, надеюсь, проблему нашу почувствовали.

– Да, да… – Я тоже встал, всунул свою руку в его большую, напоминающую вратарскую ловушку, ладонь; произошло крепкое пожатие.

– Мы еще увидимся, а пока вот обращайтесь, если что, к Виктору Федоровичу. Он у нас, кстати, депутат на постоянной основе, – глава выделил «постоянной», – заместитель председателя приходского совета. Полностью в курсе всех деталей… И Надежда Николаевна в вашем неполном, – попытался пошутить, – но все же распоряжении.

Заведующая управлением культуры с готовностью отозвалась:

– Окажем полное содействие! Вы – наша последняя надежда…

– Ну уж не надо так драматически, – поморщился глава. – Но!.. Но, действительно, мы очень рассчитываем на вашу помощь.

Он ушел, и вслед за ним ушли все, кто собрался на эту встречу. Так вереницей утекли… Я даже растерялся, оставшись в кабинете один… И что? Мне-то куда?… Резко почувствовался голод – вспомнил, что, кроме кофе и нескольких печенек, ничего не ел. (Виктор Федорович предлагал позавтракать, но я, побаливая с похмелья, отказался.)

Прошел туда-сюда, листанул подшивку газеты. Какие-то фотки улыбающихся школьников, пляшущих казачек…

– Так, – появилась редакторша, – вам уже и пообедать давно пора… Заговорились.

– Да всем пора бы, – отозвался я дипломатично. – Кафе здесь есть где-нибудь?

– А зачем нам кафе? Тут покушаем хорошо. Девочки сейчас принесут.

…Довольно долго я не мог понять (хотя и старался), почему меня поселили на краю села в мотельчике, а не в гостинице, которая находилась на центральной площади; почему мы едим в редакции, а не в одном из, так сказать, пунктов общепита, которых в Тарумовке немало. Узнал лишь вечером второго дня: оказывается, и гостиница, и большинство пунктов питания, магазинов, парикмахерская принадлежали той бизнесменше, Асият, что не отдавала кусок церковной земли. Естественно, что борцы за этот кусок не хотели, чтоб я жил и ел в ее владениях…

Впрочем, в мотеле мне было относительно удобно, кормили тоже неплохо. На тот обед в редакции девушки принесли горячий и сочный пирог с мясом, салаты; редакторша поставила на стол бутылку кизлярского коньяка. Предложила выпить, я не отказался.

– Вы родом из Москвы? – спросила, дождавшись, когда закушу.

Я сказал, откуда.

– Да, знаю, – кивнула она, – это на Волге… А женаты?

– Сейчас нет.

– М-м… а то вот у нас видите, невесты какие.

Я глянул на сидящих за столом девушек.

– Да, – сказал по возможности игриво, – красавицы.

– Так вот женились бы! – Редакторша сказала это вроде бы в шутку, но за шутливым тоном чувствовалась серьезность. – Скромные, работящие. У нас девушки золотые просто.

Одна из них при этих словах густо покраснела. Краснота пошла от шеи и постепенно залила лицо… Склонилась над тарелкой… Я тоже почувствовал неловкость и в то же время представил, как она, такая стеснительная, входит в мою спальню и начинает раздеваться. Кофточка, платье, трусики… И пресловутый внутренний голос заверил: «Такая не будет истерики закатывать, как Полиночка. Она явно жизнь умеет ценить». – «Ну да, – осадил я его. – Это сейчас она такая, краснеет. А привези в Москву…»