Теперь обе линии египетской пехоты отошли за волчьи ямы, вперед выдвинулись стрелки из луков и принялись поливать наступающего врага дождем стрел. Когда колесницы набрали ход, через прогалы в боевом строю выскочили легко вооруженные пехотинцы, разбитые на мелкие группы. Эти тоже действовали исключительно по команде и, услышав окрик старшего, начали десятками бросаться под копыта лошадей и ободья колесниц. Песня сразу стихла. Зрелище было невиданное — люди гибли молча, лишь редко истошный вопль вздрагивал на полем сражения. С египетской стороны массово били барабаны — били глухо, увеличивая темп, вскрикивали трубы, и покорные приказу смуглые живые люди в набедренных повязках, с тростниковыми щитами и бронзовыми мечами, не раздумывая бросались под копыта, висли на поводьях, хватались за спицы. Кровь текла рекой, массы растерзанной человеческой плоти превращались в горы, а люди по-прежнему бездумно, словно части какой-то ужасающей мегамашины, продолжали совать свои тела под копыта коней.

Боевая песня доблестного Эллиля стихла, увяла сама собой. Потери в колесницах были ужасающи, пехота так и не добралась до вершины холма. Посылать в бой конницу? Это было бессмысленно, осознал Навуходоносор. Но ведь должно же быть решение? Не отступать же!..

В этот момент на холмах, на правом, ближнем к морю фланге обозначилось движение. Какая-то неясная суматоха поразила стоявших там союзников и уже через несколько минут Навуходоносор заметил, как снялись с места отряды сирийцев, как дали деру иудеи, обязанные прикрывать фланг вавилонского войска. Через несколько минут на вершинах высыпали египетские лучники и принялись обстреливать стоявших внизу халдеев. Огонь их был не опасен, слишком велико расстояние, однако сам факт обхода с фланга произвел гнетущее впечатление на войско.

Другая, обнажившаяся с левой стороны опасность была намного страшнее. Фаланга греческих наемников внезапно тронулась с места и, сопровождаемая редкими лучниками, пришедшими со стороны египтян, начала через левое плечо разворачиваться в сторону халдеев. Копья греки держали остриями вверх, дистанцию между бойцами не соблюдали — им еще надо было преодолеть широкий и глубокий овраг. Вот когда они взберутся на эту сторону, когда сплотят ряды и перейдут на бег, наберут скорость, тогда и опустят копья и с наскока ударят во фланг вавилонским лучникам и пехоте. Направление их атаки лежало под острым углом к линии вавилонян, так что, если они сомнут заслон, то выйдут в тыл центра Навуходоносора.

Царь вздрогнул — где он, заслон? Кого можно было развернуть, чтобы достойно встретить эту ощетинившуюся копьями массу? Никакого заслона в той стороне не было, кроме нескольких эмуку конницы и лучников резерва, которые должны были выйти на пологую вершину и оттуда обстреливать вражеское войско. Толку от них против ощетинившейся копьями фаланги, хорошо прикрытых доспехами умелых пехотинцев ждать было нечего.

Страшное случилось — халдеи в виду наступления греков дрогнули. Рахим был свидетелем этой картины. Заметив маневр, который начала совершать фаланга он сразу догадался, чем грозит забуксовавшей, потерявшей ударную силу армии атака наемников. Может, и не сразу догадался, сначала почувствовал холод в груди и страстное желание дать деру, иначе в той кровавой круговерти, которая должна была начаться здесь, когда наемники переберутся через овраг, не выжить. Лично он, Рахим, окажется в окружении. Потом взял себя в руки и трезво представил, что будет твориться в пустыне, когда начнется паника. Тем более, что дело еще не проиграно, философам еще надо через овраг перебраться. Стоило только стоявшей впереди эмуку лучников дать прицельный залп по сбившимся в кучу грекам, и… Но что это? Лучники подались назад, смешала ряды. Самые трусливые бросились в сторону обоза.

Рахим бросил свой кисир и бросился наперерез бегущим. Закричал.

— Стоять! Стоять! — и для устрашения резко поддел голову одного из воинов мечом. Она подскочила на плечах и, описав дугу, упала в пыль, сразу сдобрив ее густой струей крови.

— Стоять!!

Чуть подальше от него в толпу врезался Нериглиссар, принялся копьем наводить порядок.

— Стоять! Стоять!

Воины начали останавливаться. Блеск разбрызгивающего кровь меча, которым Рахим отчаянно крутил в воздухе, вразумил солдат. Тут еще охрана Нериглиссара встретила их, выставив копья.

— За мной!.. — заорал Рахим и поскакал на прежнюю позицию, возвышавшуюся на оврагом, к прилегающему к вавилонянам склону которого уже подходили первые ряды наемников. Свистнула стрела, он нырнул под брюхо коня и едва успел соскочить на землю. Кобыла, получив три стрелы в шею, вся в крови, встала на дыбы, отчаянно заржала. Прикрываясь щитом, Рахим принялся выстраивать лучников и щитоносцев.

— Вы, дети чумы! А ну, стрелять, как должны стрелять молодцы из Аккада.

Выстроив боевую линию, он принялся, ударяя по щиту, наводить темп стрельбы. Кто-то из спутников Нериглиссара тоже попытался загреметь щитом, однако начальник конницы вмиг осадил наглеца и во весь голос заорал.

— Слушать удары! Слушать счет! Снять грязных птицеголовых с противоположного ската.

Халдеи дали первый залп, затем второй и тут же рабочий ритм, привычная работа внесли успокоение в ряды лучников. Щитоносцы указывали цели. Рахим задал такой ритм, что в несколько минут смел египетских лучников с противоположного склона оврага. Теперь наемники, скопившиеся в низине, остались одни, беззащитны перед лучшими в мире стрелками из луков. Щитоносцы вступали в драку с теми врагами, кто сумел подняться на бровку, лучники же выстроенные в два ряда принялись осыпать стрелами вопивших в провале греков. Два удара в щит — залп! Один удар — две первые шеренги отбегают назад, вперед выбегают две следующие шеренги. Два удара — залп… Рахим уже добрался до войскового барабана и принялся задавать темп с помощью битья в его затянутое воловьей кожей нутро.

С философами было покончено после десятка залпов. Нериглиссар подскочил к Рахиму. Не доезжая заорал.

— Эмуку твоя. Разверни ее фронтом. Бей по птицеголовым.

Рахим поклонился. Затем передал палочки подоспевшему, бледному как смерть барабанщику и выскочил вперед строя. Отдал команду…

Он повел эмуку вверх по направлению оврага, строго следил за соблюдением линии, и как только лучники добрались до неровного гребня, с которого открылся вид на поле сражения, где в нерешительности стояли между собой две стены воинов, приказал открыть огонь по египтянами. В том же темпе.

Сколько времени они палили, Рахим не запомнил. Вражеская стрела угодила ему в плечо. Его оттащили в тыл, положили на задах, здесь лекарь вырвал стрелу, попытался остановить кровотечение. Последнее, что запечатлелось в памяти — подъехавший к нему царь. Навуходоносор глянул с коня и в компании с Нериглиссаром ускакал прочь.

* * *

До вечера обе армии обстреливали друг друга из луков. Как только солнце склонилось к пустынным холмам, египтяне отошли на прежние позиции. Ночью из их лагеря доносились наглые возгласы — что, черноголовые, скушали нашего пирога? Завтра готовьтесь, мы приладим ваши головы на пики. В лагере вавилонян отмалчивались