Во дворец Света пошла вместе со всеми. Залы были большими, лестницы широкими, а если где в двери не влезала, то это проблемы дверей, которые сами собой превращались после ее прохода в арки. Вел их Иоанимус как единственный, кто тут бывал раньше. И, как выяснилось, первым делом привел их к покоям, оккупированным начальством алов. Точнее, герцогом и его свитой. Дож со своими где-то на галерах остался. Если в море не сиганул, что сомнительно.

Перед дверями герцогских апартаментов им в последний раз попытались оказать какое-то сопротивление, и десять гвардейцев в заведомо самоубийственном порыве кинулись на Свету с мечами. Но она даже пламенем дышать не стала. Щелкнула пару раз челюстями, а с остальными пикси расправились. Иоанимус был в экстазе.

Дальше все было как-то рутинно. Герцога и полсотни наиболее родовитых алов пикси спеленали почти как мумий и выволокли их во двор, где оставили под охраной одного эскадрона. Тех, кто успевал выскочить в окна, особо не преследовали.

Потом двинулись к месту заточения императрицы. Подвернувшихся по дороге алов, которых во дворце оставалось все меньше, как правило, отлавливали. Некоторых инфразвуком валили призраки, но чаще этого и не требовалось, сами сдавались. Пойманных и связанных один эскадрон доставлял к герцогу, а другой продолжал охранять Боню.

Так и добрались. Часть дворца, где Алехею держали под охраной, называлась крылом императрицы. В смысле там и полагалось находиться покоям супруги императора и их несовершеннолетних детей. После смерти папаши дочура провозгласила себя императрицей и заняла его комнаты, а алы ее обратно в детскую отправили. Не больно, конечно, но унизительно.

Дорога к крылу императрицы проходила через внутренний дворик с садом и фонтаном. Боня здесь задержался. Красоты сада его не очень интересовали, но в фонтане была вода. Так что он, вспомнив опыт Деная, поручил пикси сделать себе бурдюки, наполнить их в фонтане водой и потушить все, что успело загореться от Светиного пламени. Заодно попросил герцога с прочими пленными алами сюда (к фонтану) перенести. Нечего им на площади перед дворцом народ смущать. А тут и условия лучше: на травке валяться удобнее, да и вода рядом.

Никакой охраны алов в саду заметно не было. Внутри тоже было подозрительно тихо. Наконец одна из створок дверей приотворилась, и оттуда выглянул нарядно одетый молодой человек. При виде дракона он немного попятился, но потом взял себя в руки и вышел в сад.

— Кто это, не знаешь? — спросил Боня Иоанимуса. Тот почему-то поморщился:

— Один из придворных императрицы. Я так и не научился их различать.

Действительно, следом за молодым человеком из дверей показались еще двое. Высокие, стройные, блондинистые, с правильными чертами лица. Можно сказать, красавцы. При этом нарядно и богато одетые. У каждого на груди вышито два герба, первый — одинаковый у всех, что-то вроде единорога-Тянитолкая («Ну надо же, двухголовый единорог, у которого вторая шея — на месте хвоста». — Боня не смог сдержать улыбку.) Правда, Иоанимус пояснил, что Тянитолкай — геральдическое животное империи. Причуды истории, ничего не скажешь… Ну а второй герб у каждого дворянина свой, личный. Эти юноши — из лучших родов империи, вроде как личные порученцы императрицы. По совместительству — ее любовники.

— И много их? — полюбопытствовал Боня.

— Была сотня, — сплюнул жрец.

— И что, все любовники императрицы? Ну дает! — Боня даже присвистнул.

Света тоже заинтересовалась и внимательно оглядела подошедших придворных с ног до головы. Одного даже носом повернула, чтобы лучше рассмотреть. Те сначала что-то собирались возразить, но теперь застыли, не дыша.

— Ладно, Свет, не пугай мужественных защитников императрицы, — решил прервать затянувшуюся паузу Боня. — Молодые люди, в этой части дворца алы еще остались?

Те вскинулись, но один из них вежливо ответил, что внутри крыла алы постов не держали, только снаружи охрану выставили. А теперь и та исчезла.

«И чего они так на меня зыркнули? — подумал Боня. — Хотя понятно, они же тут все из себя благородные, а я им: „молодые люди“! На ровном месте обидел. Извиниться, что ли? Или лучше не стоит? А жрец-то чего молчит? В конце концов, это его императрица, пусть разруливает».

— Иоанимус, будь любезен, представь нас.

— Много чести, — буркнул упрямый жрец и повернулся к дворянам: — Молодые люди, сообщите императрице, что деус Боня очистил дворец и порт от захватчиков и ему нужна помощь в размещении пленных.

В этот момент появились пикси с герцогом и несколькими ближайшими дворянами. Все пленные почему-то были мокрые.

— Я же вас просил пожар потушить, а не пленных поливать, — удивился Боня.

Пикси на минуту застыли в воздухе и своим методом группового ведения разговора отрапортовали, что в прихожей почти ничего и не горело, а воду надо было куда-то девать. После чего полетели за следующей партией.

Придворные хотели было что-то спросить, но при виде мокрого Бульманского передумали. Вместо этого они резко развернулись и почти бегом скрылись за дверями.

Боня попросил пикси сделать ему с Иоанимусом пару стульев рыболова и в ожидании появления императрицы («Сама прибежит», — решил он.) попытался провести военный совет. В основном он расспрашивал жреца о важнейших объектах города и возможности собрать местных стражников, войска или хотя бы ополчение для наведения окончательного порядка. Иситай деятельно включился в обсуждение, Юлиус скромно молчал, а Света развалилась рядом на траве и смотрела на Боню с такой нежностью и восхищением, что тот не выдержал, прервался и сходил чмокнуть подругу в нос.

Тем временем пикси успели перетаскать всех пленных, которых набралось уже заметно больше сотни. Более родовитых (богато одетых) свалили поближе к фонтану, остальных — как получится. Пикси тоже собрались здесь всем полком и рассредоточились над садом, полностью его контролируя.

Наконец двери крыла императрицы распахнулись, выскочившие придворные образовали расширяющийся живой коридор, появилась императрица. Боня почувствовал себя обманутым. Алехея оказалась вовсе не юной девой, а теткой лет тридцати пяти, невысокого роста и изрядно толстой. Глаза, правда, были большими и черными, но впечатление портил отнюдь не маленький нос, а пухлые губы в обрамлении не менее пухлых щек смотрелись как-то плотоядно. Императрица была вся в белом. По подолу одеяния шла багряная полоса.

Первым делом императрица решительными шагами направилась к фонтану, отыскала среди лежащих фигур герцога Бульманского и с явным удовольствием пару раз пнула его красным сапожком по ребрам. Тот взвыл и принялся ругаться. Но Алехея, сияя довольной улыбкой, уже шла к Боне.

— Я рада приветствовать героя, спасшего империю от захватчиков, а ее императрицу — от горького заточения, — почти пропела она мощным, но неожиданно приятным голосом. Настоящее контральто!

Услыхав о «горьком заточении», Боня с подозрением покосился на целую толпу дворян, продолжавших выходить вслед за Алехеей, но ничего не сказал, а только слегка поклонился.