Вместе с Иаковом отпевали еще девятьсот восемнадцать погибших в Арсурской битве. Их тела на носилках, убранных поникшими цветами, были выставлены перед храмом, не то он вместил бы только мертвых, для живых не осталось бы места. Это была тяжкая потеря, но все же те, кто в мыслях заново переживал сражение и оценивал его, изумлялись: как могло в этом кровавом аду пасть ТАК МАЛО христиан?! Сражаясь против армии, превосходившей их более чем вдвое, они не потеряли и тысячи воинов, тогда как мертвых сарацинов только на равнине насчитали более двенадцати тысяч! Ричарду доложили, что нашли также тела тридцати двух эмиров, а десятеро были взяты в плен.

Всего в этот день крестоносцы захватили восемь тысяч пленных, но их число совсем не радовало английского короля. Он по-прежнему с дрожью вспоминал гибель без малого трех тысяч безоружных магометан, которых принес в жертву коварный обман Саладина... Львиное Сердце редко щадил врагов в открытом бою. Но до того дня он никогда не убивал пленных! Если бы султан выполнил хоть одно условие Птолемиадского мира, хотя бы одно! И все-таки Ричард в последний момент готов был дрогнуть и отменить свой приказ об умерщвлении пленников. Но это означало бы бунт со стороны всех прочих христианских вождей, ему не простили бы такой уступки вероломному султану. И были бы правы! Это означало дать Салах-ад-Дину возможность и впредь нарушать любые клятвы, любые договоры, зная, что христиане не исполняют своих угроз!.. А что если в будущем придется убивать и тех, кого взяли в плен на берегах Рошеталии? Снова отдать приказ стрелять в безоружных, закованных в цепи людей! Тьфу! И думать-то тошно!..

Конца службы король дождался с трудом. Он был ранен сильнее, чем думал вначале, к тому же сказывалась большая потеря крови, и слабость становилась все заметнее, все мучительнее. В ушах нарастал глухой гул, перед глазами плясали цветные пятна, временами сливавшиеся в сплошную густую завесу. «Не рухнуть бы в обморок при всех рыцарях, при Филиппе, при князьях и баронах! – уколола его неприятная мысль, – Вот уж посмеются про себя!.. А то и открыто... Хотя и сами знают, что это такое – тоже ведь не прячутся за чужие спины. Вон, у герцога Леопольда шрам на лбу – видно, мало не показалось. Но стоит, не падает! А я что?.. Нет, нет, бывало и хуже!»

На самом деле сильнее всего Ричарда мучила не рана. Львиное Сердце не мог простить себе, что почти на его глазах сарацины захватили в плен и увезли одного из его товарищей. И кого же! Эдгара Лионского, которого он сам посвятил в рыцари! Это было больше, чем оскорблением его чести... Все, что произошло с молодым франком, король видел издали. Окруженный толпой сарацин, почти теряя сознание, он дрался из последних сил, как вдруг враги бросились прочь, присоединившись к тем, кто сшиб с коня и темной массой окружил Эдгара.

– Все на помощь рыцарю Лионскому! – закричал Ричард, разворачивая коня.

Но конь вдруг захрапел и осел под ним, а в следующий миг завалился на бок, наполовину придавив всадника. Если бы сарацины были попрежнему вокруг него, они бы не упустили этого мгновения...

– Помогите Эдгару! – снова закричал Ричард, в бешестве пытаясь высвободить ногу из стремени и вытащить из-под бьющегося в агонии тела лошади.

Собав все силы, он дернулся и потерял сознание: его придавило как раз с той стороны, где была глубокая рана в боку. Когда Львиное Сердце пришел в себя, рядом были пять или шесть рыцарей. Блондель поддерживал ему голову, поднося ко рту горлышко фляги.

– Вы отбили Эдгара у этих шакалов? – глухо спросил король.

– Нет! – рыцарь опустил голову. – Они умчались, как ураган. Седрик и Луи погнались за ними, но ведь наши лошади уже совсем без сил, а те были на свежих... Едва ли франки смогут догнать саладиновых всадников.

– Почему? – голова кружилась, а звон в ушах заглушал почти все звуки кругом, и Ричард делал над собой страшные усилия, чтобы слышать то, что ему говорят. – Почему, я вас всех спрашиваю, сарацины схватили именно Эдгара? Отчего обратились в бегство, едва он оказался в их руках? Да что вы все молчите?!

– А ты не слышал? – спросил Блондель, почему-то отводя взгляд.

– Я был за двадцать туазов, если не больше! И кругом меня орали сарацины, гремели мечи и щиты, и храпели лошади! Что я мог слышать?! Отвечайте мне! Ну!!!

И тогда Блондель рассказал, как удалось молодому рыцарю отвратить гибель от предводителя Крестового похода...

Несколько мгновений Ричард молчал. Потом обвел своих товарищей мутным взглядом и спросил почти жалобно:

– Но неужели... неужели сарацины так тупоголовы? Как они могли поверить, что я ПРОСИЛ ПОЩАДЫ?!

И он стиснул зубы, чтобы вновь не потерять сознания.

Мысль о подвиге Эдгара и о той страшной, смертельной опасности, которой он себя подвергает, не оставляла Ричарда. Седрик Сеймур и Луи вернулись на Арсурскую равнину ни с чем. Они пришли пешком – абиссинец графа Шато-Крайона пал, не выдержав бешеной скачки, а могучий конь Седрика к концу ее стал прихрамывать и спотыкаться, и Седой Волк спешился, желая сохранить своего жеребца. Оба рыцаря видели только, как увозившие Эдгара сарацины скрылись в Арсурском лесу.

Львиное Сердце не сомневался, что пленника сразу повезли к Саладину. Не сомневался и в том, что султан окажется умнее своих воинов и мигом поймет, КАК его обманули... Что он сделает? Выхватит в гневе меч и... Нет, нет, все, что Ричард слышал о Салах-ад-Дине, заставляло надеяться на его благоразумие: для чего убивать пленника, который хоть и не король, но спас жизнь королю, а значит, за него можно взять хороший выкуп. Только вот слишком страшным и позорным для магометан было поражение на берегах Рошеталии, слишком много они здесь потеряли, и не затмит ли их ярость любое благоразумие?.. Ведь если бы они убили или пленили предводителя похода, это оправдало бы ужасные потери и разгром огромной армии. Но юный рыцарь оставил их ни с чем, обманул так дерзко и так нелепо... Смогут ли они с этим смириться? И даже если сможет Саладин, не станут ли его мамелюки настаивать на расправе с находчивым христианином?..

Все это приводило Ричарда в самое угнетенное состояние. Он приказал выслать разведку, чтобы знать наверняка, в каком направлении отступает султан со своей разбитой армией. Приказал на всякий случай, потому что и так отлично это знал: Салах-ад-Дин бежал в Яффу. Едва ли он там задержится – как ни сильна эта крепость, после Акры сарацины уже не решатся занимать там оборону. Скорее всего, султан лишь передохнет два-три дня, а за это время постарается разуршить дома и крепостные стены, как сделал уже в других палестинских городах – Лидде, Рамле, Аскалоне... Значит, он не верит, что одолеет крестоносцев и изгонит их из этих земель, не то пожалел бы своих крепостей! Однако он умело выигрывает время. И не только время... Ведь чтобы снова стать здесь хозяевами, крестоносцы должны будут восстановить все разрушенное, а на это нужны время, силы. Наконец, согласие между собой. А Ричард уже не раз и не два слышал от многих вождей похода: «Не будем же мы торчать в каждом разоренном городе и возиться с каменьями, как худородные рабы? Надо взять Иерусалим, а там все само устроится!» Да уж... У них устроится!.. Или забыли, что Господь карает за лень, как и за трусость?