«Давай, шлюхин ты сын, выкопай все для меня», — подумала она.

Затем Колман перестал копать. Он сунул нож обратно в ножны и опустил руки в вырытую яму. Оттуда он достал сундучок, а когда повернулся, чтобы поставить его на пол, то наконец заметил Фэйленд, стоящую прямо за ним. Он ахнул и вскочил, рука его потянулась к мечу, все еще висевшему у него на поясе.

Затем он понял, кто это, и его рука снова опустилась, а тело расслабилось.

— Тебе стоило бы достать меч, — сказала Фэйленд, шагая к нему. — Впервые за день.

— Ха! — сказал Колман. — Надо же, маленькая боевая шлюшка явилась домой. А франк здесь? Я надеялся повесить вас обоих рядом. Вы уже признаны виновными в убийстве Айлерана, знаешь ли. Но если будет нужно, я могу повесить вас и поодиночке.

Фэйленд сделала еще шаг в его сторону.

— Я не знаю, где Луи, — сказала она. — Это не его дело, а мое.

— Что? Ты пришла умолять сохранить тебе жизнь? Нет, погоди… — сказал Колман, и Фэйленд увидела на его лице внезапное озарение. — Ты пришла украсть мой тайник, маленькая сучка!

— Да, — призналась Фэйленд и, вытащив меч из ножен, перехватила его поудобнее. — И я ждала тебя. Потому что знала: ты выберешь серебро, а не своих людей, как только решишь, что у варваров появился шанс разграбить этот город.

Колман улыбнулся.

— Ты мне здорово все упростила, — сказал он. — Ты пришла сюда, одетая вот так, вооруженная, готовая похитить мои богатства. Мне не придется тратить время и силы на то, чтобы тебя повесить. Я просто убью тебя здесь и сейчас.

Колман все еще улыбался, когда снова потянулся за своим мечом. Он схватился за рукоять, и оружие наполовину вышло из ножен, как вдруг Фэйленд метнулась вперед и вогнала кончик своего клинка в его руку. Она не промахнулась, клинок прошел насквозь. Колман завизжал — и это звучало совсем не по-мужски, — отдернул руку и поднес ее к лицу. Кровь из глубокой раны струилась алым ручьем.

— Ты сука! — крикнул он. — Будь ты проклята, чертова шлюха!

— Не называй меня шлюхой, — сказала Фэйленд. — Хватит с меня твоих оскорблений.

Колман перевел взгляд с искалеченной руки на Фэйленд, и на лице его проступили одновременно ярость, замешательство и — впервые — страх.

— Ты… — только и сказал он.

Колман поднял руку, словно показывая ей рану. Кровь стекала по предплечью и капала на пол, но от Фэйленд не укрылось то, что его левая рука потянулась за ножом. Она снова метнулась вперед, погружая острие меча в его левое плечо, и отпрыгнула, когда он атаковал.

— Ах, будь ты проклята, проклята! — крикнул Колман.

Он стиснул зубы, а обе его руки безвольно повисли по бокам. Он тяжело дышал, и Фэйленд видела, как он с трудом пытается сохранять спокойствие.

— Ладно, — сказал он. — Забирай сундук. Забирай его и уходи.

— Хорошо, — ответила Фэйленд, но не двинулась с места. Они молчали, глядя друг на друга.

— Дело было не в тебе, знаешь ли, — сказал Колман. — Айлеран, франк, это все… Дело было совсем в другом. Вовсе не в тебе.

— Я знаю, — сказала Фэйленд. — Именно это меня и взбесило настолько, что я собираюсь тебя убить.

Она следила за лицом Колмана, за его глазами. Он был неглуп и понимал, что не сможет ее отговорить. Его правая рука дернулась к Фэйленд, капли крови упали ей на лицо, а затем Колман бросился на нее. Она вскинула меч.

По правде говоря, она не знала, сможет ли убить Колмана, но он избавил ее от дальнейших сомнений, кинувшись вперед в тот момент, когда она подняла клинок. Она сдвинула руку всего на пару дюймов, и кончик меча вспорол его горло.

Глаза Колмана расширились, и он издал жуткий булькающий звук. Фэйленд дернула руку в сторону, высвобождая клинок. Из горла ее мужа брызнул фонтан крови. Она поспешно попятилась, когда Колман рухнул на пол. Он упал с глухим стуком, и пол задрожал, что Фэйленд ощутила сквозь подошвы сапог. Ноги Колмана содрогались, но она вытерла клинок о его штаны и вернула обратно в ножны. Затем она подошла к яме, которую Колман вырыл, и не без труда вытащила из нее серебряный сундук. Тот оказался тяжелее, чем она ожидала.

Сунув сундучок под мышку, она вернулась туда, где лежал Колман. Он все еще издавал тихие звуки, хотя не было ясно, жив он еще или нет. Она поставила ногу ему на плечо и толкнула, переворачивая на спину. Он не оказал никакого сопротивления. Горло его превратилось в рваную рану, исходящую потоками крови. Глаза были открыты. Она наклонилась, ища в них признаки жизни, но не увидела ничего.

— Прощай, муж, — сказала она.

Затем пересекла комнату и вышла в туман, на поглощенную паникой улицу, крепко закрыв за собой дверь.

Потрепанные остатки армии Торгрима скрывались за баррикадами из фургонов до самой ночи. Они молились, спали, играли в кости, занимались оружием, врачевали свои раны. Солнце село, и темнота накрыла землю, как плащом накрывают убитого, но они подождали еще немного.

Торгрим позвал Берси, Кьяртена и Скиди. Харальда с ними не было — он повел небольшой отряд разведки в сторону ирландского войска. План, придуманный Торгримом и Оттаром, предполагал, что люди Торгрима незаметно переберутся на новую выигрышную позицию, а Торгрим убедится, что ирландцы не попытаются сделать то же самое.

— Пусть костры пылают не сильно, но так, чтобы их обязательно видели ирландцы, — сказал Торгрим своим капитанам. — Приглядывать за ними оставим тяжелораненых. Как только наступит глухая ночь, выдвинемся на север и найдем укромное место, где подготовимся к атаке. Мы нападем, как только Оттар начнет наступление.

Остальные закивали и одобрительно загудели, и эти звуки прошлись по нервам Торгрима, словно точильный камень. Мрачное настроение снова вступало в свои права, он узнавал все его признаки. Он становился раздражительным и резким, а вскоре начнет срываться на каждого, кто с ним заговорит, причем без всякой причины. Для него пришла пора оставить общество людей.

Торгрим отошел подальше, сел и уставился в темноту, в которой пылали яркие точки — с десяток костров, разложенных в ирландском лагере, а за ними горели огни в городе Глендалох. Может, его население собиралось поджечь свои дома? Торгрим не знал, и ему было все равно. Часы шли за часами.

Харальд вернулся и нашел Торгрима, сидящего в одиночестве.

— Отец, ирландцы не сдвинулись с места, — сказал он. — Они, похоже, ничего не замышляют, будут стоять, где стоят.

Торгрим хмыкнул в ответ. Харальд понял, в каком настроении отец, он наблюдал за этим всю жизнь, поэтому больше ничего не сказал, просто кивнул и ускользнул прочь. Единственным, кто мог оставаться в компании Торгрима, когда того поглощала тьма, был Старри Бессмертный, но теперь Старри находился далеко, на борту «Морского молота», живой или мертвый — Торгрим не знал.