Она оказалась в числе первых пяти, кого звонким голосом вызвала из собачника молодая вертухайка, у которой на поясе весьма эффектно смотрелись браслеты и укороченный черный вибратор[11].

— На медосмотр, — коротко проинформировала она и кивнула на дверь в расположенную рядом с собачником комнату.

Первым делом Тамаре выдали прозрачный обмылок и вытертое до дыр вафельное полотенце и выделили три минуты на душ. Потом внимательно обследовали на педикулез и кожно-венерические заболевания. Проверили руки и пах на предмет следов от уколов.

— Жалобы, хронические заболевания есть? — поинтересовался огромный врачина, который сам мог бы работать в конвое, и когда девушка ответила, что нет, не вставая из-за стола, обвел похотливым взглядом ее обнаженное тело и кивнул на гинекологическое кресло. — Давай на станок.

В завершение осмотра врач тщательно обследовал девушке уши и горло и, по-видимому, оставшись довольным их состоянием, пробасил:

— Свободна. Здорова. Следующая.

Тамара, одевшись, вновь оказалась в душном вонючем собачнике.

Вновь Тамару вызвала та же молоденькая вертухайка и столь же безразлично, как и в прошлый раз, кивнула уже на другую дверь:

— Проходи, раздевайся.

На этот раз ее осматривали уже не врачи, а целая комиссия из трех баб в форме внутренних войск. Первым делом сняли на дактилоскопическую карточку отпечатки пальцев, потом в другую карточку занесли особые приметы: два шрама на ягодице и испанскую танцовщицу, исполняющую хоту. Не поленились заглянуть девушке в уши, нос, рот, задницу… короче, во все дыры, которые только существуют у женщины. Вытряхнули на стол содержимое Тамариного пакетика, тщательно перелопатили все шмотье, вытащили из кроссовок стельки, прощупали швы на белье и на джинсах, после чего разрешили одеться.

— Второй корпус, двести тридцать вторая, — сверившись с записью в массивном талмуде, буркнула под нос одна из баб с двумя маленькими звездочками на погонах, и Тамара сразу отметила, что это как раз та камера, в которой находится Крошка.

«Похоже, Василий Сергеевич провел основательную подготовку, и все у него пока идет как по маслу, — решила она. — Об этом говорит даже такая мелочь, что испытание собачником мне удалось пройти менее чем за сутки».

Девушка сложила обратно в пакет раскиданные по столу вещи, заложила руки за спину и в сопровождении мужеподобной конвойной, напоминающей Светлану Петровну, отправилась в путь.

«Лицом к стене!»… скрежет замка… лязг чугунной решетки… «Вперед!»… шагов тридцать по коридору, с обеих сторон оскалившемуся страшными железными дверьми с квадратами кормушек и кружками волчков посредине… «Лицом к стене!»… и опять скрежет замка… снова лязг чугунной решетки… «Вперед!»…

— Лицом к стене! — прокуренным голосом прорычала конвойная, а другая — та, что присоединилась к ней у последней решетки, — принялась отпирать одну из дверей. — Проходи!

Тамара шагнула через порог и, не зная, что делать дальше, остановилась, исподлобья изучая узкую длинную камеру с тремя ярусами шконок вдоль стен. На девушку немедленно уставились обитательницы этого обособленного мирка — совсем молодые девчонки и дряхлые старушенции.

Собравшись с духом, Тамара стряхнула с себя оцепенение. Уверенно и четко сказала:

— Привет!

За спиной с лязгом захлопнулась дверь.

— И тебе здравствовать, — прозвучало из глубины камеры,

— Спасибо.

Тамара пошагала по узкому проходу к зарешеченному окну, где в дальнем углу хаты, как объяснял накануне Василий Сергеевич, должна находиться смотрящая и за хатой, и за галерой[12]по прозвищу Коллонтай.

Первым делом надо было представиться ей. И убедиться, здесь ли находится Крошка.

— Присаживайся. Пошамай, — радушно приняла ее Коллонтай и, в который уже раз за последние пятнадцать минут, покачала головой и усмехнулась: — Нет, ну в натуре! Вылитая! Расскажи кто мне такое, ни в жисть не поверила бы!.. Э-эй, подъем, доходяга!

Крошка, до сих пор лежавшая на нижней шконке, уткнувшись физиономией в стену, развернулась и села, спустив босые ноги на пол. Подняла на свою двойняшку застывший взгляд и тут же отвела глаза.

И все… Ни единого слова, ни единой эмоции, ни намека на улыбку.

Столкнись с ней случайно нос к носу на улице, Тамара, наверное, вздрогнула бы от неожиданности: «До чего же похожа!» Но за последнее время ей довелось выслушать столько восторженных реплик насчет их внешнего сходства, что она лишь окинула неопрятную растрепанную девицу разочарованным взглядом и отвернулась:

«Совсем не похожа! Уродина! Да она выглядит лет на пять старше меня! На моем фоне эта девица — воплощение костлявой старухи с косой. У меня, несмотря на то, что я три с половиной года провела взаперти, нормальный цвет кожи. А у Крошки лицо словно присыпано пудрой».

— Перекуси, Лена. Не стесняйся, — Коллонтай, исполняя роль хлебосольной хозяйки, разложила на блюдечке куски сервелата, нарезала по-деревенски крупными ломтями буханку свежего ароматного хлеба, в литровой банке заварила чифир.

— Но…

— Всё оплачено, можешь не менжеваться, — ухмыльнулась смотрящая. — К тому же нам надо серьезно поговорить, а что за разговор за пустым столом? Может быть, налить тебе выпить? Но у меня только водяра.

— Я не пью, — улыбнулась Тамара, сооружая себе бутерброд. После двухдневного поста он был как нельзя кстати. — И о чем нам предстоит разговаривать?

Оказалось, что практически ни о чем. Коллонтай только дала понять, что она в курсе всего, что сейчас проворачивает Крошкин отец, чтобы вытащить свою дочь на свободу. В общак засланы конкретные фишки, чтобы смотрящая взяла под контроль ситуацию с предстоящей подменой, и она за это теперь держит ответ перед питерской блататой. И костьми ляжет, чтобы здесь не возникло никаких невзначаек.

— …Не забудь, что должна тихариться, когда вызовут Калачеву. Даже не дернись. Выйдет Крошка, и все будет ништяк. В первую очередь, для тебя.

— Об этом мне уже сказано столько!!!

— Вот теперь говорю тебе я, — жестко отчеканила Коллонтай. — И больше к этому не возвращаюсь! Ты не дура, сама понимаешь, что может случиться, если запорешь косяк. Пошли, определю тебе шконку.

…В двенадцатиместной хате сейчас находилось двадцать семь человек. Спали по очереди, кто-то даже располагался на тоненьких, как простынки, матрацах под шконками, но Тамаре смотрящая отвела место на третьем ярусе в единоличное пользование, согнав оттуда какую-то молодую девчонку.

— Здесь лежи и без нужды по хате не колобродь. На прогулки не выходи. Пошамать там, чифирнуть тебя позовем, не забудем. Сама же лишь до толчка и обратно. И чтобы больше тебя не слышно, не видно. Усвоила?