– Право же, очень вам признателен! – буркнул мистер Шоли. Он поколебался, бросив на Адама один из своих огненных взглядов. – Но помните, если в результате этого случится что-то серьезное, это будет на вашей совести!

– Любое решение должно быть на моей совести, сэр, – спокойно ответил Адам и протянул руку. – Простите меня! Я знаю, что вы должны испытывать, но, по крайней мере, поверьте, что я увожу Джонни не по какому-то своему капризу. Вы также можете не сомневаться, что, если ей в Фонтли станет хуже, если появится хоть малейшая причина для беспокойства, – я привезу ее обратно. Но надеюсь, что такого не будет. Вы же имейте в виду, что Найтон сообщил мне имя опытного акушера, живущего совсем недалеко от Фонтли, в Петерборо.

– Ну что ж, вы своего добились, милорд, и теперь полагаете, что умаслите меня! – сказал мистер Шоли сердито. – Я никоим образом не собираюсь беспокоить мою девочку, но предупреждаю вас: я привык, что, если я отдаю распоряжения, им подчиняются!

Тут уж Адам никак не смог удержаться от смеха:

– О да, и я тоже! Причем немедленно! Но, видите ли, я не клерк в вашей фирме, равно как и вы – не солдат моей роты.

Озадаченный, мистер Шоли зашагал к своему экипажу.

Он ехал домой злой и разочарованный и позднее держался на праздничном вечере на пьяцце так замкнуто, что все решили: не иначе как одно из его многочисленных торговых предприятий потерпело крах. И только готовясь уже улечься в кровать, он огорошил своего лакея внезапным восклицанием:

– Да, очень немногие брали верх над Джонатаном Шоли, вот что я скажу! И будь я проклят, если он не нравится мне из-за этого еще больше! – Потом он порекомендовал весьма удрученному Баджеру удалиться и забрался в постель, приняв решение с утра нанести еще один визит на Гросвенор-стрит, чтобы утром проводить их и чтобы Адам убедился, что он не держит на него зла.

Подъезжая, он увидел два дорожных экипажа и двуколку его светлости, поданные к дому Липтонов, и второго лакея, как раз кладущего два горячих кирпича в передки экипажей. Он привез с собой корзину груш, бутылку своего отличного старого коньяка (на тот случай, если Дженни почувствует слабость) и дорожные шахматы для дам (ни одна из которых не любила этой игры), чтобы развеять дорожную скуку. И был очень рад, что, поступившись собственной гордостью, приехал, потому что, когда Дженни увидела его, лицо ее просияло, а объятие, которым она одарила его, согрело ему сердце. До этого момента он еще думал, что между ним и его зятем может иметь место некоторая неловкость, но ее не было вовсе. Едва только Адам устремил взгляд на отличный старый коньяк, он воскликнул:

– Вы ведь не собираетесь запирать эту драгоценную парочку в карете с целой бутылкой бренди, правда, сэр? Боже правый, да они напьются как сапожники прежде, чем мы доберемся до Ройстона!

Мистер Шоли довольно долго смеялся этой шутке. Он и сам вскоре шутил, забыв недавние распри, когда Адам сказал:

– К тому времени, когда вы приедете навестить нас, сэр, надеюсь, вы найдете, что Дженни в значительной мере стало лучше.

– Еще бы ей не стало лучше! – совсем умиротворенно бросил мистер Шоли.

Наконец, когда обе повозки с дамами и их слугами тронулись с места, он повернулся к Адаму и до боли стиснул протянутую им ладонь.

– Вы уж заботьтесь о ней как следует, милорд!

– Можете не сомневаться, я позабочусь, сэр.

– А вы дадите мне знать, как она?

– Конечно. И не забудьте: вы должны приехать к нам на Рождество!

– О, у вас там, наверное, соберутся ваши великосветские друзья, хотя я считаю, что это очень любезно с вашей стороны – пригласить меня!

– У меня не будет даже никого из моих далеко не светских друзей, что гораздо больше достойно сожаления! Ходят довольно упорные слухи, что мой полк собираются отправить в Америку.

– Ну, я подумаю над этим, – сказал мистер Шоли. Он положил свою руку на плечо Адама, слегка встряхнув его. – Вам пора ехать. Никаких обид между нами, милорд?

– С моей стороны – никаких, сэр.

– Ну и с моей – тоже. Более того, – решительно произнес мистер Шоли, – если я сказал что-то неучтивое, когда мы повздорили, – а я мог это сделать, – то прошу у вас прощения!

Воспоминание о всякого рода обидных вещах, которые сказал в последнее их свидание мистер Шоли, пронеслось в памяти у Адама, но он понял, что это походя брошенное на прощанье извинение являет собой героическую жертву, принесенную во имя достоинства, и тут же ответил:

– Боже правый, сэр, до чего же мы докатимся, если вы не будете иметь права устроить головомойку собственному зятю?

– Ну, ну, вы – достойный молодой человек, не важно, лорд вы или не лорд! – сказал мистер Шоли. – Ну а теперь поезжайте!

Он подтолкнул Адама к двуколке, подождал, пока тот скроется из виду, а потом взобрался в собственный экипаж, доставивший его в главный офис «Новой речной компании» , где на встрече с членами правления он с лихвой взял реванш за ту слабость, которую, возможно, проявил в отношении своего зятя.

Для Дженни, у которой будто с души свалилась тяжесть, возвращение домой было радостным. Она приехала в Фонтли в унылые зимние сумерки; шел дождь, и в воздухе стояла неприятная промозглая прохлада, но эти неприятности ни в коей мере не умаляли ее восторга. Вот уже в третий раз Адам проводил ее через порог своего дома, но ни в один из предыдущих визитов она не испытывала того, что испытывала сейчас. «Это мой дом!» – пело в душе у нее. Слезы навернулись ей на глаза и скатились по щекам; она увидела сквозь туман Дюнстера и миссис Дауэс и смогла лишь с запинкой проговорить:

– Я так счастлива снова оказаться здесь! – Потом, устыдившись своих чувств, сумела улыбнуться и сказать:

– А я привезла с собой мисс Лидию, которой, я знаю, вы будете рады!

Хотя она и не очень это понимала, ничто другое не смогло бы так прочно утвердить ее в качестве члена семьи Деверилей. Шарлотта рассказала миссис Дауэс, как добра была ее светлость с Лидией; но лишь когда миссис Дауэс собственными глазами увидела, в каких отношениях ее светлость находится с Лидией, она поняла, что дорогая мисс Шарлотта не пыталась по доброте душевной примирить ее с прискорбным браком милорда. Они были словно родные сестры, и кто из видевших, как мисс Лидия все глаза проплакала, когда стало известно о помолвке его светлости, мог бы в это теперь поверить?

При первой же возможности Лидия навестила Шарлотту; и хотя сестры испытывали взаимную привязанность, у них все же было мало общего, и визит не вполне удался. Лидия впоследствии говорила, что, надеясь должным образом оценить добродетели Шарлотты, она подзабыла, до чего с ней скучно разговаривать; а Шарлотта, хотя и неизменно восхищалась живостью своей младшей сестры, с огорчением обнаружила: в Лидии стало еще меньше духовной утонченности, чем даже сразу по окончании школы.

В отличие от Дженни, пышущая здоровьем Шарлотта редко когда выглядела лучше, чем в последнее свидание сестер. Она была счастлива в браке, ей нравилось быть хозяйкой в своем собственном доме, и она безмятежно ожидала рождения ребенка – первого из многих, как она надеялась. Она не страдала никакими недугами, одолевавшими Дженни в течение первых месяцев беременности, и без страха думала о длительном и скучном путешествии в Бат и обратно. Дженни оставалось лишь дивиться на нее, потому что к тому времени, когда Райды отправились с визитом к Вдовствующей, здоровье ее хотя и улучшилось, но сама мысль о том, что ей придется проделать такой путь, заставляла ее содрогнуться.