— Должен признать, подобный сценарий нельзя сбрасывать со счетов, Ближний Восток является крайне нестабильным регионом, — произнес Кэдмон, отвечая на последнее замечание Эди. — Хотя если такой конфликт и разразится, устроен он будет человеком, а не Богом. Жажда нефти в мире неуемная, а Россию тревожат те беспрецедентные меры, какими Соединенные Штаты закрепляют свои позиции в арабском мире. Пусть «железный занавес» упал, но былое противостояние сохраняется и по сей день.

— Пророк Иезекииль описывает предстоящую битву простым и точным языком. — Глаза Макфарлейна зажглись маниакальным блеском. — Достаточно прочитать любую газету, чтобы понять, что предсказанная битва Гога и Магога может разразиться со дня на день.

Все еще не убежденный, Кэдмон скрестил руки на груди:

— Пророчества — это очень скользкая штука. Хотя мне любопытно узнать, кто, на ваш взгляд, выйдет победителем, если это ужасное столкновение все-таки произойдет?

— Ну, как же, Израиль, разумеется. И эта победа убедит как иудеев, так и христиан в том, что Господь по-прежнему среди них, как это было в те стародавние времена, когда он на протяжении сорока лет жил среди людей во время их скитаний по пустыне. И в память об этой победе в Иерусалиме воздвигнут новый храм. И как только он будет построен, Ковчег Завета вернется на свое законное место.

Ковчег Завета… наконец-то все описало полный круг.

Кэдмон взглянул на троих верзил, которые вытаскивали из ямы сундук с сокровищами. Время действовало против них с Эди. Особенно если плодом раскопок явится что угодно, кроме заветного приза.

— Почему вы рассказываете мне все это? Разве подобные откровения не равносильны тому, что кота выпустят из библейского мешка?

Макфарлейн шагнул к нему, и Кэдмон с удивлением увидел у него на лице просьбу:

— Я не зря делюсь с вами этим пророчеством… Я хочу, чтобы вы присоединились к нам в нашей священной борьбе. Богу всегда нужны закаленные, крепкие люди.

— …подобно тому, как это случилось с апостолом Павлом, направлявшимся в Дамаск, вам предоставляется возможность искупить свою вину. Прочитайте пророчества сами, и вы поймете, что я говорю правду.

Пораженный этим неожиданным предложением, Кэдмон молчал. Молчал до тех пор, пока верх не взял свойственный ему цинизм.

— Ах да, «вернейшее пророческое слово»,[51]— насмешливо заметил он, цитируя другого основателя церкви, Святого Петра.

— Я знаю, что вы человек, который ищет смысл своей собственной жизни и окружающего мира.

— Возможно, это и правда, но я не аморфная душа, готовая уцепиться за первого пророка, предлагающего верное исцеление от всех житейских невзгод.

Кэдмон сознательно сопротивлялся, понимая, что, если согласится на предложение Макфарлейна слишком быстро, тем самым раскроет свои карты.

— В ваших словах сквозит глубоко укоренившийся страх. Я могу освободить вас от этого страха. — Макфарлейн указал на троих верзил, вытаскивающих ящик на поверхность. — Мои воины Господа не знают страха.

— Он вешает тебе лапшу на уши! — воскликнула Эди, хватая Кэдмона за руку, словно опасаясь, что он переступит невидимую черту, отделяющую их от их Немезиды. — Я читала пророчества Иезекииля, и знаешь, что я думаю? Я думаю, Иезекииль был сумасшедшим, пророком Конца света, который, если бы он жил в двадцать первом веке, не слезал бы с таблеток от психоза, и его держали бы на очень коротком поводке. В одном из его так называемых «видений» говорится о том, как он наткнулся в пустыне на кучу сухих костей и якобы вдохнул в них жизнь, создав могучее войско. Быть может, это я сошла с ума, но пророчество кажется мне бреднями, родившимися в голове бездомного бродяги.

Прищурившись, Макфарлейн презрительно сверкнул на нее глазами.

Стремясь усмирить разбушевавшееся море, Кэдмон кашлянул, привлекая к себе внимание:

— Не буду рассуждать о психическом состоянии Иезекииля, но я знаю, что многие авторы Ветхого Завета выражались образно, не думая о том, что последующие поколения будут воспринимать их стихи буквально.

— Мне известно только то, — едко возразил Макфарлейн, — что божественное откровение, дарованное Иезекиилю, не просто осуществится. Битва Гога и Магога состоится. И только те, кто верит во Всемогущего, избегут надвигающегося конца. Ну, а те, кто с оружием в руках пойдет на воинов Магога, будут благословенны вдвойне. Когда битва состоится и победа в ней будет одержана, Ковчег Завета вернется на свое законное место в новом храме. Покайтесь, и вы будете жить вечно. Отвернитесь от Господа, и вы будете прокляты.

— Но почему вы предлагаете мне встать в ваши ряды? Я уже много лет не заглядывал в англиканскую церковь.

— Мы найдем применение человеку с вашими способностями.

Услышав этот небрежный комплимент, Кэдмон задумался. У него возникло сильное подозрение, что Макфарлейну известно про его работу в МИ-5. Определенно, подобные способности такому человеку, как Макфарлейн, придутся по душе. Хотя у него в распоряжении и была личная маленькая армия, между простым солдатом и подготовленным сотрудником разведки огромная разница.

— Я бы с радостью присоединился к вашему делу, однако с одним непременным условием… вы должны освободить мисс…

— Кэдмон, не надо! — крикнула Эди, перекрывая его слова.

— …Миллер. Надеюсь, вы понимаете, что это не обсуждается, — добавил он, намереваясь проверить Стэнфорда Макфарлейна. А также проверить Эди. С этой целью Кэдмон строго посмотрел на нее, молчаливо приказывая смириться и терпеть.

— Эта женщина слишком много знает, — раздраженно ответил Макфарлейн. — Ей нельзя доверять.

— Я ей полностью доверяю. Разве этого не достаточно?

— Она — сосуд порока, недостойный вашего внимания. Мое предложение к ней не относится. — Не скрывая своего презрения, Макфарлейн сверкнул глазами на Эди. Воплощение ненависти.

На протяжении всей истории такие мужчины, как Стэнфорд Макфарлейн, горячо осуждали слабый пол, обвиняя женщин во всех бедах. Кэдмону почему-то всегда казалось, что эта ненависть порождена глубоко укоренившимся страхом перед присущей женщинам мудростью.

С тяжелым сердцем он предложил Эди молчаливое извинение, сознавая, что чудовища по самой своей природе лишены сострадания. Затем повернулся к полковнику:

— Ваше предложение вызывает у меня в памяти средневекового инквизитора, который пытается обратить в истинную веру несчастного еретика. Независимо от того, раскаивался ли еретик, дело, как правило, кончалось плохо. Для еретика, разумеется.

— Вижу, у вас зашорены глаза. Вы не способны узреть величие Господа. — Презрение Макфарлейна переросло в свирепую ярость, и он крикнул своим людям: — Харлисс, приготовь молельню!