Пробежав некоторое расстояние, она приостановилась на перекрестке, где от первого переулка отходил второй, еще более узкий. Любопытство стало почти невыносимым.

«Неужели потеряла?» – подумала раздосадованная Мараси и тут же ахнула и попятилась.

В начале маленького переулка ее ждал высокий – больше шести футов ростом – человек. Просторный черный плащ придавал ему грозный вид. Незнакомец поднял бледные руки и снял капюшон, обнажив бритую голову и лицо с замысловатыми татуировками вокруг глазниц, из которых торчали металлические штуковины, похожие на толстые железнодорожные костыли. Одна глазница была деформирована, будто раздроблена. Давно зажившие шрамы и костяные выступы под кожей искажали татуировку.

Мараси знала это существо по мифам, поэтому, едва увидев, похолодела от ужаса.

– Железноглазый… – прошептала она.

– Приношу извинения за то, что выманил вас подобным способом, – тихим скрипучим голосом заговорил Железноглазый.

– Подобным способом? – переспросила – почти пискнула – Мараси.

– При помощи эмоциональной алломантии. Иногда я слишком сильно разжигаю эмоции. Впрочем, мне никогда это не давалось так хорошо, как Бризу. Успокойся, дитя. Я не причиню тебе вреда.

Мараси ощутила мгновенное спокойствие, хотя оно показалось ужасно неестественным, и ее чувства пришли в еще большее смятение. Она была спокойна – и одновременно ей было плохо. Нельзя чувствовать спокойствие, когда разговариваешь с самой Смертью.

– Твой друг, – продолжал Железноглазый, – обнаружил нечто весьма опасное.

– И вы хотите его остановить?

– Остановить? – повторил Железноглазый. – Ни в коем случае. Я хочу ему кое-что сообщить. У Гармонии особые взгляды, и я не во всем с ним согласен. Странное дело, но его особая вера требует, чтобы он это позволял. Вот, держи. – Железноглазый сунул руку в складки плаща и вытащил маленькую книжку. – Здесь содержатся сведения. Тщательно ее храни. Можешь прочитать, если захочешь, но обязательно доставь ее от моего имени лорду Ваксиллиуму.

Мараси взяла книжку.

– Простите, – сказала она, борясь с оцепенением, которое вселил ее удивительный собеседник. Неужели она действительно разговаривает с героем мифов? Может, она сходит с ума? Даже думать удавалось с трудом. – Но почему вы сами ее не отдали?

Железноглазый улыбнулся, не разжимая губ и не сводя с нее головки своих серебристых штырей.

– У меня предчувствие, что он бы попытался меня застрелить. Ему не нравятся вопросы без ответов, но он помогает моему собрату, а я склонен подобное поощрять. Хорошего дня, леди Мараси Колмс.

Железноглазый, шурша плащом, повернулся и двинулся прочь по переулку. На ходу надел капюшон, с помощью алломантии поднялся в воздух, перемахнул через крыши ближайших домов и исчез из виду.

Мараси сжала книгу, потом сунула в сумочку, не переставая дрожать.

Закончив алломантический полет вдоль рельсов, Ваксиллиум приземлился на железнодорожной станции. Хоть он и постарался это сделать как можно аккуратнее, больная нога сразу дала о себе знать.

Уэйн сидел на платформе, закинув ноги на бочку, и курил трубку. Рука его была по-прежнему на перевязи. На то, чтобы исцелить ее быстро, не осталось здоровья. Попытайся Уэйн отложить немного про запас прямо сейчас, он исцелялся бы во время этого процесса медленнее, а потом быстрее, но в конечном счете метапамять осталась бы пустой.

Уэйн читал какой-то романчик, который вытащил из чьего-то кармана в поезде, по пути во Внешние Владения. Вместо книги он подложил алюминиевую пулю, которая стоила раз в сто дороже. По иронии судьбы, если бы хозяин книги обнаружил подмену, то вряд ли осознал бы ее настоящую стоимость и наверняка выкинул бы прочь.

«Надо поговорить с ним об этом, – подумал Ваксиллиум. – Но не сегодня». Сегодня у них другие заботы.

Ваксиллиум присоединился к другу, но продолжал смотреть на юг. В сторону города, куда уехал дядя.

– Очень хорошая книжка, – сказал Уэйн, перелистывая страницу. – Ты должен попробовать почитать. Она про зайчиков. Говорящих. Ужасно интересно.

Ваксиллиум не ответил.

– Ну так что, это был твой дядя? – спросил Уэйн.

– Да.

– Вот мразь. Значит, я тебе должен пятерку.

– Пари было на двадцатку.

– Ага, но ты мне должен пятнадцать.

– Да ладно?

– Конечно! Мы же заключили пари, что ты в конце концов поможешь мне с умыкателями.

Ваксиллиум взглянул на друга, хмурясь.

– Что-то не припомню такого пари.

– Мы его заключили в твое отсутствие.

– В мое отсутствие?

– Ага.

– Уэйн, нельзя заключать пари с людьми, которых нет рядом.

– Мне можно. – Засунув книгу в карман, Уэйн поднялся. – В том случае, если они должны были быть рядом. А ты должен, Вакс.

– Я… – И что сказать в ответ на такое? – Я буду. Отныне и впредь.

Кивнув, Уэйн тоже повернулся в сторону Эленделя. По одну сторону виднелись два небоскреба-соперника, здания поменьше, точно кристаллы, росли из центра расширявшейся столицы.

– Знаешь, – снова заговорил Уэйн, – мне всегда было интересно, каково это будет – прийти сюда, столкнуться с цивилизацией и все такое. Я не понимал.

– Не понимал чего? – спросил Ваксиллиум.

– Что на самом деле это самая дикая часть мира. Что у нас, за горами, жизнь была очень даже легкая.

Неожиданно для самого себя Ваксиллиум кивнул:

– Иногда ты бываешь очень мудрым, Уэйн.

– Все потому что у меня работает соображалка, дружище, – переходя на провинциальный говор, пояснил Уэйн. – Использую голову по назначению, стал-быть. По крайней мере иногда.

– А остаток времени?

– Остаток времени я ничего не соображаю. Потому что, если бы соображал, помчался бы со всех ног туда, где все просто. Смекаешь?

– Да. И нам в самом деле надо остаться, Уэйн. У меня здесь есть дело.

– Тогда мы его сделаем, – просто сказал Уэйн. – Точно так же, как всегда.

Снова кивнув, Ваксиллиум сунул руку в рукав и вытащил тонкую черную книжечку.

– Что это? – с любопытством спросил Уэйн.

– Записная книжка моего дяди. Полная условленных встреч и заметок.

Уэйн тихонько присвистнул:

– Как ты ее добыл? Удар в плечо?

– Взмах по столу.

– Мило. Рад, что за все эти годы, проведенные вместе, я научил тебя чему-то полезному. Что ты оставил взамен?

– Угрозу. – Ваксиллиум снова перевел взгляд на Элендель. – И обещание.

Он этого так не оставит. Если кто-то из твоих близких плохо кончил, обязанность все исправить лежит на тебе. Этого требовала честь Дикоземья.